Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность

– Мы почему все в дурке сидим? Нас здесь к реальности вернуть хотят. И Аристотеля этого мы потому именно и рисуем, что это он – реальность с шестисотыми «мерседесами», куда ты, Мария, выписаться хочешь, придумал.

– А что, до него ее не было? – спросил Мария.

– До него не было, – отрезал Володин.

– Это как?

– Не поймешь, – сказал Володин.

– А ты попробуй объясни, – сказал Мария. – Может, и пойму.

– Ну скажи, почему этот «мерседес» реальный? – спросил Володин.

Несколько секунд Мария мучительно думал.

– Потому что он из железа сделан, – сказал он, – вот почему.

А это железо можно подойти и потрогать.

– То есть ты хочешь сказать, что реальным его делает некая субстанция, из которой он состоит?

Мария задумался.

– В общем, да, – сказал он.

– Вот поэтому мы Аристотеля и рисуем. Потому что до него никакой субстанции не было, – сказал Володин.

– А что же было?

– Был главный небесный автомобиль, – сказал Володин, – по сравнению с которым твой шестисотый «мерседес» – говно полное. Этот небесный автомобиль был абсолютно совершенным. И все понятия и образы, относящиеся к автомобильности, содержались в нем одном. А так называемые реальные автомобили, которые ездили по дорогам Древней Греции, считались просто его несовершенными тенями. Как бы проекциями. Понял? (ЧП, 140–141).

Абсурдный анализ аристотелевского материализма на примере шестисотого «мерседеса» продолжается:

– А дальше Аристотель взял и сказал, что главный небесный автомобиль, конечно, есть. И все земные машины, разумеется, являются просто его искаженными отражениями в тусклом и кривом зеркале бытия. В то время спорить с этим было нельзя. Но кроме первообраза и отражения, сказал Аристотель, есть еще одна вещь. Тот материал, который принимает форму этого автомобиля. Субстанция, обладающая самосуществованием. Железо, как ты выразился. И вот эта субстанция и сделала мир реальным. С нее вся эта ебаная рыночная экономика и началась. Потому что до этого все вещи на земле были просто отражениями, а какая реальность, скажи мне, может быть у отражения? Реально только то, что эти отражения создает (ЧП, 141).

Узкий прагматик Мария побеждает, демонстрируя определенный здравый смысл, благодаря которому вскорости освободится из психиатрической больницы. Когда Володин спрашивает Марию о том, что именно он понял из этой лекции, Мария ловит Володина на практической детали, на которой, собственно, и строится философская комедия Пелевина: «Понятно, что ты псих в натуре. Какие же в Древней Греции могли быть автомобили?» Володин с отвращением предрекает Марии скорую выписку. И он прав в том смысле, что Просто Мария наиболее близок к понятиям Тимура Тимуровича о здоровой психике: ему не хватает интеллекта для постижения других реальностей. Даже фантазии Марии не выходят за пределы Москвы. Между тем Володин интересен своими попытками, как философскими, так и психоделическими, выйти за рамки простого материализма. При том он ограничен своей глубокой привязанностью к символам физической силы и мощи.

* * *