Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность

Образами Володина и Просто Марии Пелевин и ограничивается, чтобы завершить свои комико-философские рассуждения, опровергающие привязку личности ко времени и пространству. В плане раскрытия русской идентичности с ее бедами и невзгодами два других пациента, Петр Пустота и Семен Сердюк, гораздо интереснее, чем Володин и Просто Мария. Структурно важны оба: Петр – рассказчик и автор романа, Сердюк – единственный персонаж, у которого нет двойника в фантазиях Петра 1919 года. Две части, ключевые для каждого из этих персонажей, составляют структурный центр книги (это пятая и шестая из десяти частей романа). Еще важнее то, что Петру в его фантазии удается вписать почти всех обитателей психиатрической больницы в историю о Гражданской войне. Мы уже говорили о параллельности фигур вождей, барона Юнгерна и Тимура Тимуровича. Кроме того, двойник есть у Марии – это пулеметчица Анна; употребляющий наркотики офицер Григорий Котовский – двойник Володина. Даже санитары имеют своих двойников в 1919 году. Поскольку только Сердюк остается за пределами фантастических построений Петра, позволено спросить, почему это так. Ответ на вопрос Петра о российской идентичности, почему Россия «в беде», можно найти в глубинах психики Сердюка.

Прежде чем перейти к Сердюку, обратимся к Петру как части рушащейся постсоветской имперской психики. Можно сказать, что у Петра на передний план выдвигаются национально-имперская психологическая «стадия зеркала» и воображаемый порядок. В эпический критический момент зарождения советского строя Петр сосредоточен на себе и своих амбициях. Он превращается в резкого, дерзкого поэта-авангардиста и одновременно героя Гражданской войны, а далее, в конце концов, – героя собственного интригующего романа, в котором он изображает психбольницу постсоветского времени и переосмысляет ее и ее обитателей (кроме Сердюка) как персонажей Гражданской войны. В качестве поэта-авангардиста он пишет стихи, которые, несомненно, являются «пощечиной общественному вкусу», если вспомнить название футуристического манифеста 1912 года. Его поэтическая книга «Песни царства „Я“» удостоилась похвалы мэтра модернистской поэзии Валерия Брюсова. В 1919 году в кафе «Музыкальная табакерка» он декламирует свое произведение «Реввоенсонет», посвященное убитому чекисту Фанерному, чью «красную» личину Петр надевает для маскировки себя-монархиста. По иронии судьбы хоть он и есть монархист – враг красных, большевистского комиссара Фурманова с его ткачами, – именно на стороне красных Петр героически сражается в воображаемом бою на станции Лозовая, впоследствии наслаждаясь как своими воображаемыми героическими подвигами, так и участливым вниманием Анны после ранения. На сеансах эстетической терапии он в деталях рисует воображаемую картину этого иллюзорного «боя на станции Лозовая» (ЧП, 124–126). В своем «красном обличии» Петр отождествляет себя с бурным духом хаотического начала нового советского государства, который передается и в музыке. В частности, он ссылается на лихой марш «Белая армия, черный барон», написанный в 1920 году С. Покрассом и П. Григорьевым[60]. «Черный барон» (Унгерн) в песне «снова готовит нам царский трон», но «от тайги до Британских морей / Красная армия всех сильней». Освободительный смысл – в последнем куплете: «Мы раздуваем пожар мировой, / Церкви и тюрьмы сравняем с землей».