Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность

Другой персонаж, заигрывающий с властной структурой имперского полицейского государства, которым так восхищается Дугин, – бандит Володин. В фантазиях Володина, в остроумном диалоге о моральном сознании, Пелевин высмеивает благоговение Канта перед нравственным законом в человеческой природе. Здесь Володин и два его кореша, Колян и Шурик, сидят в лесу под Москвой и едят психоделические грибы. Как бы то ни было нелепо, головорезы начинают философствовать об основаниях человеческой совести. В их представлении о совести перемешаны тезис вульгарного ницшеанства «что хочу, то и делаю» и жестокая бесчеловечность сталинского НКВД (ЧП, 311–313). Бандиты Володина по-разному представляют нравственный закон Канта в виде «внутреннего прокурора», «внутреннего ОМОНа», «внутреннего ГБ» и «внутреннего импичмента» (ЧП, 313–314). Загробная жизнь, которая видится им как тюремное заключение, очень напоминает сталинскую судебную и уголовно-исполнительную систему:

– Скажи, Володин, а ты в конец света веришь?

– Это вещь строго индивидуальная, – сказал Володин. – Вот шмальнет в тебя чечен какой-нибудь, и будет тебе конец света.

– Еще кто в кого шмальнет, – сказал Колян. – А как ты полагаешь, правда, что всем православным амнистия будет?

– Когда?

– На страшном суде, – сказал Колян тихо и быстро.

– Ты чего, во все это фуфло веришь? – недоверчиво спросил Шурик (ЧП, 318).

Эманация володинского подсознания, бандит Колян, начинает прислушиваться к своему «внутреннему менту», своей совести и беспокоится о том, что придется платить за свои преступления муками ада. В этом «религиозном повороте», однако, представление Коляна о жизни после смерти комично копирует его понимание сталинской тюремной системы, «зоны». После рядового убийства («мокрухи») Колян в момент «душевной слабости» заходит в магазин с христианской литературой и иконами. Купив и почитав книгу под названием «Загробная жизнь», он признает сходство жизни после смерти со сталинской системой:

Помереть – это как из тюрьмы на зону. Отправляют душу на такую небесную пересылку, мытарства называется. Все как положено, два конвойных, все дела, снизу карцер, сверху ништяк. А на этой пересылке тебе дела шьют – и твои, и чужие, а ты отмазываться должен по каждой статье. Главное – кодекс знать. Но если кум захочет, он тебя все равно в карцер засадит. Потому что у него кодекс такой, по которому ты прямо с рождения по половине статей проходишь (ЧП, 319).

Хотя в романе, по-видимому, предполагается, что люди несут ответственность за свои действия, Колян считает, что систему всегда можно обойти, подольстившись к начальнику:

Как на цырлах ни ходи, а посадить тебя всегда есть за что. Была б душа, а мытарства найдутся. Но кум тебе срок скостить может, особенно если последним говном себя назовешь. Он это любит. А еще любит, чтоб боялись его… А у него – сияние габаритное, крылья веером, охрана – все дела. Сверху так посмотрит – ну что, говно? Все понял? Я почитал и вспоминаю: давно, еще когда я на штангиста учился и перестройка была, что-то похожее в «Огоньке» печатали. И вспомнил, а как вспомнил, так вспотел даже. Человек, значит, при Сталине жил, как теперь после смерти! (ЧП, 319).