Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность

В логике сновидения аэропорт приравнен к сталинским «пространствам ликования», павильонам ВДНХ и советским «дворцам культуры»: то, что выглядит как дверь, оказывается пространством коллективной культуры, где распевает женский хор, а девочки выстраиваются в геометрические фигуры. Как мы теперь знаем, Рыклин рассматривает эти пространства ликования как средства маскировки сталинского террора и насилия – отсюда его смятение. То, что в аэропорту имеется охрана, разрешение которой требуется, чтобы войти, усиливает его тревогу. Баку во сне – не дом, он только находится на одной географической территории с домом, Ленинградом. Ни СССР, ни Ленинграда больше нет. Связывание дома с локусом террора кажется странным и «жутким» (unheimlich) в терминах Фрейда.

Рыклин говорит нечто подобное в терминах Лакана: «В воображаемом сохраняется пульсирующая точка реального, которая не перестает отпугивать и привлекать, привлекать и отпугивать» (ПЛ, 271). Воображаемое – это та точка тревоги, где ребенок осознает, что он – существо, отделенное от окружения и людей в нем. В своем сне Рыклин воспроизводит ужас дома как «пространства ликования», понимая, что больше всего на свете он не хочет там быть.

Рис. 9. Семиотический квадрат со схемой пространств сна № 1

Было бы полезно применить к этим пространствам сновидения семиотический квадрат Греймаса, что помогает увидеть сложные отношения между «домом» и «не-домом» и обнаружить то, что в тексте не артикулировано (рис. 9). Этот сон многое подсказывает об идентичности, пространстве и территории. В квадрате Греймаса два верхних элемента – это бинарные оппозиции: дом и не-дом, которые указаны в начале сна. Нижние элементы берутся из первых двух терминов как их невысказанное «отсутствие» и как их соответственные противоречия и дополнения; расположенные по диагонали друг к другу элементы находятся в противоречии: Ленинград – дом, не-Ленинград – не-дом, ситуация, которая вызывает облегчение; Баку – одновременно незнакомое и до странного знакомое место, связанное со сталинской культурой. Элементы в вертикальном соотношении дополняют друг друга или, по крайней мере, друг с другом не конфликтуют: так, S₂ и ~S₁ согласованы в том смысле, что ни один из них не является «домом» и при этом каждый связан с эмоциональным состоянием неопределенности и заодно освобождением от тревоги. S₁ и ~S₂ – два знакомых места, одно из которых является целью, «домом», а другое «знакомым», но вызывающим тревогу. Объединив оба горизонтальных концепта, мы приходим к метаконцептам дома и незнакомого места в верхней строке, а в нижней, что более интересно, – к метаконцептам знакомого места, где порождается тревога, и бегства от знакомого, что освобождает от тревоги, но не дает четкой цели. Можно сказать, что этот последний метаконцепт выражает бесцельную динамику постсоветской эпохи, отсутствие, которое заставляет людей возвращаться к привычным, хоть и вызывающим тревогу формам поведения и социального взаимодействия.

По Рыклину, эти постсоветские сны соответствуют психотической, а не невротической модели, то есть они выражают непосредственные акты насилия, а не фрустрации, опосредованные через метафоры желания. Я бы сказала, что все пять снов не подходят ни под одну из форм. В Сне № 1 Рыклин испытывает облегчение оттого, что не может сделать то, что он хочет сделать: вернуться домой. Рыклин признается: «я не хочу возвращаться и инсценирую возвращение, чтобы выявить травматическую точку, такое возвращение исключающую. То, чего я сознательно желаю [попасть домой], на самом деле вызывает у меня ужас:

больше всего я не хочу именно этого» (ПЛ, 271). Таким образом, в этом конкретном постсоветском бессознательном выражено глубокое чувство амбивалентности, отсутствия направленности и идентичности и в то же время глубокое облегчение от отсутствия возможности вернуться вспять. В 1990-е о таком же чувстве личного облегчения часто говорили пожилые российские интеллектуалы[80]. Как минимум мы обнаруживаем тут негативную идентичность: «не быть» тем, чем, как ранее ожидалось, следует быть; то, чего здесь не хватает, – это продуктивная идентичность, которая бы обеспечила контекст, цель и направление.