Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)

В марте 1519 г. в Москву прибыло долгожданное посольство крымского мурзы Аппака, которого сопровождал Останя Андреев. Аппак привез с собой грамоту Мухаммед-Гирея с шертью, которую тот принял перед О. Андреевым еще 8 декабря 1518 г.[746] В договорной грамоте обе стороны (как русская, так и крымская) обещали стоять «заодин» против своих недругов Сигизмунда и «Ахматовых детей». В случае возникновения военных действий они обязывались оказать друг другу вооруженную помощь. Мухаммед-Гирей сообщал, что собирается весной идти в поход на Астрахань, и призывал Василия III присоединиться к нему. Если же московский государь не выполнит своих договорных обязательств, продолжал крымский царь, то «рота моя и шерть моя не в шерть»[747]. Уж очень хотелось Мухаммед-Гирею получить вооруженную русскую помощь, если он и шерть принес, и старого русского доброхота Аппака послал ко двору московского государя. Все это было еще до смерти Ахмата в Крыму и до получения там известия о посылке Шигалея в Казань. Теперь же крымская шерть грозила превратиться в простой клочок бумаги. Даже Аппак, узнав о Шигалее, с раздражением говорил: «У нашего государя сына ли брата ли ни было, кого та была послати на Казань»[748]. На это великий князь дал уклончивый и, надо сказать, малоубедительный ответ. Оказывается, он-то был готов согласиться на кандидатуру крымского царевича, но вот казанцы просили именно Шигалея. Проведя все лето в Москве, 8 сентября Аппак с русским послом Федором Климентьевым отправились в Крым[749].

Было еще одно средство, которым московское правительство полагало удержать в мирных отношениях Крым, — Это воздействие Порты. В марте того же 1519 г., когда в Москву прибыл Аппак, в Царьград к султану Селиму был отправлен Б. Я. Голохвастов с изъявлением дружеских чувств[750]. В Москве имели основания возлагать некоторые надежды на враждебное отношение Селима к Мухаммед-Гирею[751]. Задача перед Голохвастовым поставлена была для начала скромная: наладить регулярные дипломатические и торговые отношения между странами, чтобы «вперед бы меж государя нашего и салтана на обе стороны люди их ездили без оскуднения»[752]. Но Порта не собиралась в это время вступать в русско-крымский диалог, а в октябре 1519 г. она даже продлила на пять лет мир с Польшей[753], ясно показывая благосклонность к противникам России.

Тем временем Литва готовилась к летней военной кампании. На берестейском сейме (ноябрь 1518 — январь 1519 г.) решено было собрать «поголовщину» на военные нужды: по грошу с простых людей и по 2 гроша со шляхтичей[754]. Чтобы предотвратить войну или во всяком случае встретить ее в максимально благоприятной внешнеполитической ситуации, Россия укрепила свои дипломатические позиции на Западе. Еще 9 марта 1519 г. в третий раз к великокняжескому двору прибыл Дитрих Шонберг. Он передал Василию III содержание буллы, которая была послана с его братом Николаем. Папа Лев X настаивал на заключении перемирия с Сигизмундом, чтобы обратить силы против врага на Востоке. Папа также изъявлял желание великого князя «и всех его людей Русские земли приняти в единачество и согласье римские церкви». А в качестве компенсации за Это папа готов «короновати в кристьянского царя» государя всея Руси. К этому магистр добавил: «Литву не надобе оружьем воевати, время ее воюет». У короля нет наследника, и после его смерти между Литвой и Польшей вспыхнет междоусобица, «и от того разорятца оба государьства»[755].

В ответ на все это Василий III повторил, что он уже имел случай высказать Ф. да Колло свое согласие на пятилетнее перемирие с Литвою, но с условиями: «Пленным быти на обе стороны свобода и с бесерменством бы король не вопчался». Смоленск, конечно, должен был оставаться за Россией, только о судьбе других русских городов (Киева, Минска и т. п.), как и прусских, можно будет говорить во время переговоров[756]. Д. Шонберг с облегчением узнал об Этом решении великого князя. Его «миролюбивая миссия» являлась в какой-то степени вынужденной. Он (равно как и магистр) делал дружелюбные жесты по отношению к папе и Империи с тайной надеждой, что Василий III не даст себя провести всевозможными посулами. Так и случилось.

Итак, практически перемирия между Литвой и Россией не предвиделось. Выяснив это, Д. Шонберг 27 марта покинул Москву. Вслед за ним из Москвы в Королевец 3 апреля направились К. Т. Замыцкий и дьяк Истома Малый с разъяснением русской позиции[757]. Вскоре (27 апреля) Василий III отправил гроссмейстеру Альбрехту послание, в котором сообщалось о готовности вступить в непосредственные переговоры с римским папой[758].