Россия на распутье: Историко-публицистические статьи

Вторая ведущая идея агрессии против России происходила из расового антагонизма между тевтонами и славянами. Поток тевтонского проникновения на славянский Восток постепенно обратился вспять в позднейшее время, и с возрастающей силой проявилось противоположное стремление к независимости и экспансии со стороны славянского мира. Чехи, сумевшие сохранить свое национальное существование в противодействии «Drang nach Osten»525 среди немецкого населения, отстояли свое право на политическую автономию, несмотря на случайные неудачи; поляки, вместо того чтобы раствориться в Пруссии, доказали, что они сильнее немцев в освоении территорий, и уже расселяются в непосредственной близости от Берлина; балканские государства вытеснили турок с большей части их европейских владений; сербы, хотя и осужденные лондонской конференцией, вновь продвигаются к Адриатике; различные австрийские фрагменты славянской расы все более проникаются сознанием своего обособленного существования и своих исторических прав. Хорваты не согласны более служить, как обычно, пушечным мясом в войнах Австро-Венгрии. Словенцы постепенно осознают преимущества положения между австрийскими Альпами и Адриатическим морем, даже униженные словаки начинают поднимать головы против правления мадьяр.

Не может быть сомнения, что, помимо политической агитации и прямого влияния, существование и мощь России формирует предпосылку и поддержку всех этих славянских движений. Панславизм как программа является фантастическим порождением нескольких энтузиастов, но панславизм как чувство, как чувство братства является неопровержимым фактом первостепенной важности, которое обязано утверждать свое влияние во всех важных событиях в истории Восточной Европы.

Вместе с тем свободное развитие национальностей составляет, несомненно, наиболее сильный мотив политических действий. Следует добавить, что его применение, похоже, выходит за принятые государственные границы и государственные объединения, создает многочисленные трудности на практике и должно быть разумно согласовано с другими историческими тенденциями, особенно с конфессиональными разделениями и с потребностями существующих государств. Никто не станет отрицать, что влияние римской католической и православной церквей глубоко изменили расовые отношения между славянами: например, противостояние между католиками-хорватами и православными сербами является именно таким случаем.

Но подобные изменения произошли, и их необходимо учитывать в области светской политики. В конце концов, национальность в равной степени является как результатом политических комбинаций, создаваемых историей, так и направляющим фактором в таких комбинациях. Когда мы говорим о национальностях, мы постоянно имеем дело уже с продуктами расового смешения: сербы, например, являются чем угодно, но не чистыми славянами, и невозможно было бы сегодня определить, какая точно часть в формировании этой конкретной национальности должна быть приписана иллирийским прародителям, а какая – славянским переселенцам. Болгарский народ состоит из славянских и туранских элементов. Большие национальности Европы, такие как англичане, русские, немцы, сформировались в результате запутанного смешения расовых слоев, и можно с уверенностью сказать, что наиболее своенравнный тевтонский народ немецкой группы – прусаки представляют наиболее разнородную смесь литовского, славянского и германского населения.

Поскольку это так, то очевидно, что не столько чистота расы, сколько сознание определенного культурного единства, реального или предполагаемого, имеет преимущественное значение во всех национальных схватках. Именно поэтому такой современный исторический факт, как завоевание Францией в XVII в., оказывает все же большее влияние на национальные устремления эльзасцев, чем этнографический импульс, связанный с принадлежностью к германской расе.