Россия – наша любовь

Август Ефимович регулярно пишет нам от своего имени и от имени жены, а Ёлка что-нибудь приписывает от себя; когда же она пишет сама, то жалуется, что ей не о чем писать и что ей не хватает способностей для переписки. Сейчас с волнением мы перечитываем одно за другим письма. Сколько в них сердечности, теплых слов и хороших новостей, даже если речь идет о болезнях и недугах! В одном из первых писем (от 12 апреля 1962 года) он писал, что нам удалось на небольшом пространстве открытки выразить столько доброты и тепла, что он не знает, как отблагодарить нас. Возможно, потому что мы вспомнили дом на Тверском бульваре, где хорошо знают, что такое человеческая дружба, и как она нужна людям. Не та дружба, которую выражает слово, но дружба, которая является его сутью, это чувство терпимости, доверия и уважения. Упоминал, что о нас часто и тепло вспоминали и ждали нашего возвращения, чтобы снова встретиться за накрытым столом и пообщаться. Писем от Явича собралось очень много. Чаще всего они касаются семейных вопросов, болезни Ёлки, недомоганий Раисы Ефимовны и реже его самого; часто говорится в них о том, над чем он работает, и об интересных литературных событиях. Беспокоится, когда мы задерживаемся с ответом.

Всегда, при каждой встрече, нас посещало чувство, что мы пришли не к хорошим друзьям, а в родную семью. Аналогичное чувство испытал наш друг Якубеуш Гутенбаум, которого мы познакомили с Явичами. Потому что не только иногда мы засиживались за их великолепно накрытым столом, но также останавливались у них во время наших следующих сорок сороковых поездок в Москву (сорок сороков – так когда-то говорили о московских церквях, большая часть которых была уничтожена новой властью)

У нас же сорок сороков знакомых и друзей. И одна семья. Сегодня насколько меньше… Ушло поколение Августа Ефимовича, уходит наше. Они остались лишь в таких мимолетных воспоминаниях. Часто трогательных, и не раз уморительных. Или во всем виной наша избирательная память, которая именно такие эпизоды охотно хранит?

Поразительно – у нас даже нет их фотографий, а милая сердцу фотография Ёлки и Феликса для воспроизведения не подходит…

* * *

Однажды после возвращения от знакомых в квартиру Явичей, где мы остановились, мы застаем туалет в плачевном состоянии: полила вода, все затопило, сантехник перекрыл ее и пошел за необходимым для ремонта и забрал собой нужный для использования унитаз, чтобы обменять на новый. Одним словом пользоваться ничем нельзя.

– Но он скоро вернется, и все будет хорошо, – говорит Август Ефимович.

– А Вы дали ему аванс? – Спрашиваю, потому что у меня возникают сомнения.

– Да, трояк, так что мастер пошел «спаивать коленко».

– Ага, «спаивать», – произношу я, меня осеняет тревожная мысль, и я выразительным жестом показываю на горло.

– Ну что вы, это очень ответственный работник и честный мастер, он не оставит нас так, – говорит в ответ Август Ефимович.

Мои опасения оправдались. Глубокий вечер, темная ночь, мастера с «коленком» как не было, так и нет. И не ожидается. Утром, на рассвете, я почувствовал, что труба зовет, тем более что ужин был, как обычно, обильно запитым. Что делать? Отчаяние. Я вдруг вспоминаю, что не так далеко отсюда, на другой стороне улицы Горького (сегодня опять Тверская), я видел рядом с кинотеатром «Россия» надпись «Туалеты». Я лечу туда в пижаме на всех крыльях, полный тревоги – а вдруг слишком рано и закрыто. Святый боже, чудо. Открыто!

Август Ефимович, несмотря на все пережитое, был чрезвычайно доверчивым человеком с удивительной естественностью в жестах и словах (в беседах с разными людьми, во всем поведении, в благородной скромности, во всем, что он писал, а также в своих письмах к нам). Он говорил медленно, задумчиво, как будто осторожно. Может быть, это была приобретенная осторожность, которая позволила ему избежать судьбы многих неосторожных? Хотя по-разному бывало. Его письма напоминают нам о фактах и событиях, которые не сохранила память. Как мы познакомились у него с Тихоном Семушкиным, прозаиком, который многие годы провел среди чукчей и эскимосов, описал их жизнь и обычаи в многочисленных репортажах, но слава, хоть и недолгая, нагрянула за роман «Алитет уходит в горы» (1947–1948 гг., он также был переведен на польский язык). Важным был тот факт, что он заступился за чукчей, которых якобы безжалостно эксплуатировали американцы. Может быть, это был лишь камуфляж, как «Песенка американского солдата» Булата Окуджавы? Так или иначе, книга пользовалась популярностью среди читателей, и к ее автору при более близком знакомстве чувствовалось расположение. Причем он хорошо знал, откуда дует ветер, и в чьи паруса надо дуть.