Когда Август Ефимович рассказал нам о своем воронежском коллеге по перу Андрее Платонове, мы немедленно отправились искать его изданный в 1958 году сборник рассказов. Это оказалось довольно просто – в книжном магазине «Лавка писателей», где литераторы могли отовариться «дефицитными» книгами, мы нашли синее издание с вступительной статьей Федора Левина. До такой степени имя выдающегося прозаика исчезло со страниц журналов и из общественного сознания, что никто не искал его сборника, опубликованного на волне «оттепели». Чтение воодушевило нас, хотя мы уже знали о вынужденной скромной подборке текстов. Поэтому, когда мы увидели объявление о том, что 27 апреля 1961 года в малом зале ЦДЛ состоится вечер «Андрей Платонов – мастер прозы», мы не преминули там оказаться. Сохранилось пожелтевшее приглашение, объявляющее, что вечер будет вести Юрий Нагибин, в дискуссии примут участие многочисленные писатели, среди которых Лев Славин и Федор Левин – его друг, а артисты Московской областной филармонии будут читать фрагменты неопубликованного романа «Джан». В январе того же года в том же малом зале прошел вечер, посвященный Михаилу Зощенко, на который пришел еле живой от усталости и недосыпания Корнея Чуковский, чтобы сказать вступительное слово. Его обрадовало выступление Льва Славина, напомнившего о «великолепных писателях», таких как Бабель, Платонов, и его заявление о желании «бороться за них»[172]
. На вечере присутствовала вдова Мария Александровна Платонова, высокая, крупная, ее лицо выражало гордость и радость одновременно, что она может наконец появиться публично, что столько хорошего говорят о ее уважаемом муже. Когда нас представили ей, мы сослались на Августа Ефимовича, мнение которого о нас она может узнать. Она сразу же пригласила нас к себе.Андрей Платонов
Начиная с мая 1961 года и в течение следующих двадцати лет мы навещали Марию Александрову и ее дочь Машу, каждый раз, когда оказывались в Москве. Сначала на Тверском бульваре, где все напоминало об умершем от туберкулеза 5 января 1951 года писателе: диван, на котором он много месяцев болел, письменный стол с фигуркой черта – немого свидетеля его работы над словом, очередных схваток с критиками, с недолгим перерывом на военные годы, когда его не обливали грязью, и последующих неудач, выражаясь эвфемистически.
Атмосфера первой встречи совершенно не способствовала сближению. В разговоре то и дело наступала пауза, которую мы старались прервать. Нас разделяла какая-то загадочная стена. Иностранцы. Неизвестно, что они там у себя напишут. Не навредит ли это ей и ее дочери? Что сказать, а о чем промолчать? Маленькая Маша, еще школьница, сидит рядом, молчит, не вмешивается в мучительную, постоянно прерывающуюся беседу. Но мы не сдаемся. И пользуемся каждым последующим приглашением. Иногда встречи проходят вместе с молодыми энтузиастами творчества Платонова; тогда разговор в большей степени клеится.
Мы постепенно открывали для себя творчество Платонова и все новые и новые подробности жизни писателя и его родственников. Мы узнали: что он познакомился с красивой студенткой, дочерью воронежского врача, Марией Кашинцевой в 1922 году в губернском Коммунистическом университете; что они оба были увлечены идеями Великой Утопии превращения мира в рай для трудящихся (влюбленные без колебаний разъехались в разные стороны: она как учительница поехала бороться с неграмотностью в глухой деревне, он публиковал статьи и даже брошюру по электрификации, работал в земском земельном управлении, возглавлял комиссию по гидрофикации, писал фельетоны и первые рассказы); что из Воронежа он переехал в Тамбов, чтобы впервые безрадостно прочувствовать на собственной шкуре, что такое бюрократия – как унаследованная, так и вновь созданная. В 1927 году он окончательно поселился в Москве, где уже жили его жена и родившийся в 1923 году сын Платон (Тоша, Тотик). Как «свободные» люди, они не вступали в брак, потому что они были против всех буржуазных предрассудков! И так далее… У нас была одна цель – собрать как можно больше материалов для публикации и переводов.