Россия – наша любовь

Похоже, его мучило (как, впрочем, и Чехова), что он не смог создать более масштабное эпическое полотно. «У нас никак не установится весна. Погода киснет, снег уже смыло, но лед еще на Дону стоит. Разумеется, все это действует на настроение, но мы крепимся. Надо просто работать. Я уже год сижу над романом. И то пишу, то впадаю в панику – не хватает уверенности. Один мой приятель – философ – сказал мне, что „от нечего делать”, занимаясь в философской аспирантуре, написал роман в семьсот страниц. Вот думаю, не поступить ли мне в философскую аспирантуру».

В конце 1970-х он опубликовал два романа, не вызвавших резонанса. Он остался для нас автором непревзойденной повести «Семеро в одном доме».

Когда мы оказались в Ростове-на-Дону с Лерой и Николасом Мобек, с которыми познакомились в Казани, Семина уже много лет не было в живых. Мы гуляли по так подробно описанном им пригороде, по улицам с дырами в асфальте, лишь кое-где были видны признаки новой эпохи, до которой он не дожил. Возможно, не все его бы обрадовало…

На рынке было все, что душе угодно, в магазинах тоже полным-полно товаров, но и видна была бедность значительной части жителей. Мы радовались гостеприимству принимавших нас друзей, которые были нас вдвое моложе: уписывали за обе щеки принесенных с рынка раков с вином и пивом, мы вместе поехали в Таганрог, где сохранился дом Чеховых и семейный магазин отца писателя Павла Егоровича. Мы играли с маленькой Сашей и сильно выросшим Мишей, которых наверняка ждет лучшая участь, чем Семинских «семерых» из одного ростовского дома…

Питер – от Ленинграда до Санкт-Петербурга

Знакомые часто спрашивали, какое впечатление произвел на нас этот прекрасный город, когда мы впервые приехали сюда учиться. Что ж, он уж точно не очаровал нас своей красотой, как это случилось спустя годы. Ренэ сравнивал его с оживленными улицами Парижа, я – с бурно развивавшейся жизнью среди развалин Варшавы, дискуссиями о постановке «Кавказского мелового круга» Брехта и т. д., так что в первую очередь нам бросалась в глаза странная угрюмая атмосфера: серая толпа, множество калек на улицах, отсутствие очередей в магазинах и ресторанах, особенно то, что более дорогие товары или блюда не раскупались и не заказывались. Позднее мы обнаружили очереди со дворов, где продавалось все, что было дешево: рыба, мясо… Красивые здания были в плохом состоянии, ремонтировались только фасады, низкий уровень восстановительных работ нас удивлял, тем более что в Польше уже сложилась отличная школа реставрации памятников, и благодаря ей они выглядели совершенно иначе. К тому же наше знание литературы было совершенно ничтожным, улицы и дома, кроме базилики Святой Екатерины Александрийской на Невском, ни с чем не были связаны. Ну, может быть, не считая памятника могучей Екатерине II на площади, напротив Драматического театра, и памятника Петру Великому – Медного всадника из поэмы Александра Пушкина.

Конечно, нас восхищали отдельные уголки: Аничков мост с угловыми скульптурными группами в виде необъезженных коней и юношей, держащих их за уздечки, сам Невский проспект, по которому мы с удовольствием гуляли, подпрыгивая от радости, каналы, Нева, Зимний дворец и его коллекции, в особенности мировые сокровища живописи и скульптуры, Русский музей, лишенный многих произведений, о чем мы не знали, и, наконец, чудесные театры, которые мы посещали с энтузиазмом, особенно постановки классики. В первый раз мы не встретились ни с таким Петербургом, которым была очарована Иза Ярошиньская, о котором она рассказала в своей прекрасной книге[202], ни с таким Петербургом, который был представлен в журнале «Зешиты Литерацке», опубликовавшем стихи Иосифа Бродского и других поэтов и прозаиков, восхищавшихся этим городом… Нам бросались в глаза особенности, непохожесть на все, что мы видели до того, скорее отталкивающего, чем привлекательного характера. Только благодаря полученным знаниям мы открыли для себя красоту и очарование Ленинграда. В 2002 году, на пятидесятилетний юбилей нашей свадьбы, мы приехали поездом из Вильнюса, через свободную Латвию (нас развеселил латвийский таможенник, промчавшийся мимо купе нашего вагона, крича: «Keine kommerz?!») в Санкт-Петербург, чтобы посетить места нашей юности: институт на Мойке, Эрмитаж и Русский музей с множеством ранее невиданных картин. И только когда мы объехали на машине весь Петербург, глядя через окно только на то, что красиво, мы со всей ясностью осознали, насколько гармоничен этот город и как сильно к нему можно привязаться… Но как только мы прошлись по улицам, посидели в старом доме на Васильевском острове, мы снова увидели запустение, отсутствие капремонта, почувствовали запах сырости, идущий из ворот и парадных – город не для людей. Когда-то заключенная в нем красота может безоговорочно восхитить лишь автобусных туристов…