Россия – наша любовь

Например, когда готовился том об экспедиции Юзефа Заливского, мы без труда получили согласие наших коллег об издании его показаний целиком, а не фрагментарно. В свою очередь, над материалами, связанными с драматичным омским заговором, я работала в Институте славяноведения, куда Владимир Анатольевич выписал – невероятная история! – том, содержащий польские тексты, чтобы я могла прочитать их на месте, т. е. без получения разрешения в самом Военно-историческом архиве. Он не стал муссировать вопрос, когда посчитал необходимым удалить из дневника ксендза Серочиньского фрагмент о разграблении киргизских аулов, потому что, по мнению историка, это могло привлечь внимание противников всего проекта. Я согласилась с ним, указав в сноске, что содержалось в удаленном отрывке, а затем опубликовала его в статье о священнике-мученике, убитым во время наказания тремя тысячами палок[118].

И когда представители так называемой российской стороны выдвинули обвинение в «антисоветском характере» (sic!) диссертации Анджея Новака «Россия и „Весна Народов” в отражении публицистики и политической мысли Великой эмиграции», ему пришлось уступить и убрать этот текст из запланированного тома, памятуя о том, что с нашей стороны были дисквалифицированы несколько советских опусов. Издание тома, посвященного «Весне Народов» в Королевстве Польском, тянулось в результате интриг в I Отделе Польской академии наук так долго, что в конечном счете стало возможным игнорировать выдвинутые обвинения и в 1994 году опубликовать как статью, так и указать неизменный состав Редакционного комитета. И все это благодаря тому, что Владимир Анатольевич в разные трудные моменты оставался с нами на связи. Во время военного положения мы встречались на нейтральной территории Польско-советского института и намечали планы дальнейших действий. Дьяков не поддался соблазну бросить Институт истории и Институт литературных исследований и перейти под крыло I отдела ПАН, в котором заправлял Базыли Бялокозевич до своего отъезда в Москву. На Дьякова также не возымели действия угрозы блокировать получения им почетной докторской степени в Лодзинском университете. (Она была присвоена ему позднее, когда ситуация в Польше радикально изменилась. Мы тогда все вместе отправились в Лодзь, чтобы отпраздновать это событие).

Как и в случае с семьей Миллера, точно также и мы были очень близки с домом Дьякова. В подмосковных Мытищах царствовала Белла Борисовна, родились дочери, а потом внуки. Владимир Анатольевич был великим домохозяином, а Белла Борисовна – его верным помощником. Она путешествовала с ним повсюду и помогала в архивных поисках, а при необходимости также перепечатывала документы (она даже научилась печатать на польской пишущей машинке!). К встрече гостей она всегда готовила много угощений: замечательные пельмени к бульону, закуски, рецепты которых мы тщательно записывали, а потом даже угощали гостей «многослойным салатом Беллы Борисовны», который был очень популярен. Она всегда подавала к столу вино, а к превосходной атлантической сельди – немного водки (но пили умеренно, без превращения в обременительный кошмар, как бывало во многих случаях).

Крайне важно отметить, что в разных в той или иной степени значимых вопросах мы могли расходиться с Дьяковым, но при этом мы никогда ничего не скрывали. Я помню жаркую дискуссию о Катыни и о том, кто несет ответственность за расстрел польских офицеров, или менее волнующие споры, например, о позиции ксендза Петра Сцегенного в проводимом следствии. Дьяков был автором посвященной ему монографии, а также нашел чрезвычайно интересные следственные и судебные документы, которые вместе с Ежи Сковронеком мы издали в нашей «зеленой» серии.

Трижды (в сентябре 1977 и 1979 гг. и в октябре 1994 г.) Дьяков с женой останалвливались в нашей уютной квартире на задах улицы Новы Свят, где Белла Борисовна успешно готовила, и нас – время от времени приезжавших из Залесе Дольне – с большим радушием кормила. В свою очередь, я во время моего очередного пребывания в Москве оказалась под ее опекой в Мытищах, где у меня был доступ ко всем находящимся в отличном порядке картотекам и папкам с тщательно сложенными ее мужем документами. Во времена, когда иностранцам не выдавали в архивах описи, это была чрезвычайно важная помощь. Если был известен шифр дела, имелась возможность получить нужный документ. Отсутствующий Владимир Анатольевич заботился о расширении моих знаний, а Белла Борисовна позаботилась о моем питании, заботливо предлагая разные вкусности. Часто ли так случается, чтобы исследователь кому-то еще без колебаний показывал свои научные наработки и переписанные в архиве материалы? Ведь я совсем не напрашивалась, Дьяков сам меня пригласил, зная, чем я занимаюсь, и предложил мне поработать у него в его отсутствие.