Россия оккультная. Традиции язычества, эзотерики и мистики

Тем временем бедственное положение официального православия ухудшалось еще больше: и Хрущев, и Брежнев проводили антирелигиозную политику, из-за которой церкви массово закрывались. Верующие больше не могли посещать христианские богослужения и зачастую находили различные формы эрзац-религии. Один из очевидных примеров – это культ Ленина. В 1992 году экскурсия в его Мавзолей на Красной площади напоминала визит в усыпальницу великого святого. От меня потребовали снять шапку перед входом в полутемное внутреннее святилище, где лежало забальзамированное, освещенное прожектором тело Ленина, а рядом, вытянувшись по стойке смирно, стояли охранники в парадной форме. Кроме того, существует культ памяти о Второй мировой войне – или Великой Отечественной войне, как ее принято называть в России.

Любопытное представление об этих культах и мрачной религиозной жизни начала 1970-х годов дает Колин Таброн в своей книге «Среди русских», описывая путешествие на автомобиле по России и соседним странам. Однажды Таброн познакомился с диссидентом Николаем, и тот сказал ему: «Старухи обращаются к Богу, а мужчины пьют… К сожалению, в Москве легче найти бутылку водки, чем церковь»[95]. Затем диссидент продолжал: «Пока живу, я наблюдаю невиданный рост националистических ритуалов. Эти культы были очень распространены во время войны; потом они исчезли, но теперь возвращаются. Мы как будто пытаемся подменить ими христианский церемониал. Как вы знаете, военные мемориалы стали нашими национальными алтарями»[96].

Затем Таброн описывает такие сооружения:

«Сельская местность изобилует мемориалами, многие из которых совсем новые – это танки и полевые орудия, установленные на бетонных постаментах; курганы и круги славы; Вечный огонь; скульптуры героев; обелиски, символы, эпитафии. В каждом городе безусые курсанты-комсомольцы поочередно по 20 минут стоят на страже у памятников войны, которую наверняка не застали даже их отцы <…> Это святые места, куда молодожены непременно приезжают сразу после свадьбы. Поёживаясь от холода, невеста в тонком платье возлагает свой букет к такому алтарю, пара позирует для ритуального снимка, задерживается на некоторое время, как будто ожидает чего-то еще, и затем уезжает»[97].

Одним из элементов в иконографии этих мемориалов является колоссальная фигура похожей на амазонку женщины с гордо поднятым мечом – олицетворение родины. Интересно, что у русских есть два слова для обозначения родной страны, и второе из них – «отечество». Но именно «Родина» по-настоящему волнует их сердца. Не в силах от нее избавиться, коммунисты попытались привлечь ее себе на службу. Национализм – это джинн, которого временно выпустили из бутылки на волю и затем посадили обратно, но позднее вызвали снова, когда режим понял, что этого джинна невозможно остановить. К середине 1960-х годов в среде тех, кто требовал перемен, националисты все больше расходились во взглядах с той фракцией, которая выступала за интернационализм и либеральные реформы по образцу западных. Режим Брежнева обрушивался с критикой на либералов, но решил пойти на уступки националистам в надежде нейтрализовать их таким образом.

Рис. 3.2. Почтовая марка 1971 года, посвященная Сталинградской битве и изображающая статую Родины-Матери в Волгограде.

Wikimedia Commons

Первая уступка была сделана в 1965 году, когда Кремль одобрил создание новой организации под названием «Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры» (ВООПИиК). По словам Чарльза Кловера, она вышла за рамки заявленной цели и действовала как мозговой центр геополитики, рычаг давления или своего рода клапан безопасности, который режим изобрел для того, чтобы не дать взорваться котлу национализма[98]. ВООПИиК существует до сих пор и имеет сайт в Интернете. В послании его почетного президента Галины Маланичевой говорится: «Спасая церкви, усадьбы, документы, мы сохраняем нечто большее, чем просто стены, убранство, памятники материальной культуры, – мы сохраняем русскую душу»[99].