Россия. Погружение в бездну

Вскоре произошел довольно примечательный случай, который можно считать, как говорится, «информацией к размышлению». Осенью 1984 года, «впервые после длительного охлаждения англо-советских отношений, делегацию Верховного Совета СССР пригласили посетить Лондон с официальным визитом. Через британского посла в Москве дали понять, что премьер-министр могла бы встретиться с главой делегации, если таковую будет возглавлять Горбачев»[583]. Условие по меньшей мере странное, но, впрочем, понятное с точки зрения упомянутого выше имиджа. Москва пошла навстречу британскому премьер-министру: Горбачев был послан в Лондон во главе делегации Верховного Совета СССР. Свидание Тэтчер с Горбачевым прошло в Чеккерсе — правительственной загородной резиденции, расположенной в предместье Лондона. И это — тоже знак, поскольку тогда высоких официальных гостей обычно принимали в резиденции на Даунинг-стрит, 10, а в Чеккерс «приглашались лишь те зарубежные государственные и политические деятели, с которыми премьер-министр намеревалась провести особо важную и вместе с тем доверительную беседу»[584].

Отметим, что на этой «важной и доверительной беседе» присутствовал Яковлев[585], который по своему тогдашнему служебному положению директора Института мировой экономики и международных отношений АН СССР едва ли мог претендовать на участие в столь значительной миссии делегации Верховного Совета СССР, а тем более надеяться войти в круг собеседников с «железной леди». Кстати, о привлечении Яковлева к беседе в Чеккерсе просил Горбачев, тогда как «первоначально предполагалось, что диалог будет вестись с глазу на глаз лишь в присутствии переводчиков»[586]. По-видимому, и в состав делегации он был включен по настоянию Горбачева. Все это, конечно, не случайности.

Итоги визита превзошли ожидания Тэтчер. Подводя их перед журналистами, она обронила свою знаменитую фразу: «С этим человеком можно иметь дело… Ему можно верить»[587]. Так что Рейган, когда выражал желание встретиться с Горбачевым, отчасти уже знал, с кем будет иметь дело. Вот почему в Женеве оба лидера легко нашли общий язык, демонстрируя с самого начала обоюдную симпатию[588].

Итак, встреча в Женеве стала, можно сказать, прологом бесед в Рейкьявике, куда Горбачев и Рейган явились с чувством взаимного расположения и доверия, с чувством причастности к «общему делу», далекому, кажется, от национальных интересов СССР. Это и дало им возможность в переговорах наедине зайти «так далеко, что обратно повернуть было нельзя». И Горбачев как будто предвидел это и потому взял с собой нового переводчика, по всей видимости, лично преданного ему. Иначе трудно понять, почему он превращает рядовой, казалось бы, случай с переводчиком (мало ли таких!) в событие, достойное специального упоминания: «Переводчиком впервые поехал со мной Павел Русланович Палажченко, с тех пор участник многих крупных встреч и переговоров. Он не только блестяще знает английский язык, но к тому же профессиональный дипломат, преданный делу человек. Я высоко ценю моральную позицию Павла Руслановича — он и после моего ухода с поста президента остался со мной, продолжая самоотверженно трудиться»[589]. Тон почти заискивающий, обусловленный, вероятно, тем, что Палажченко, присутствовавший в качестве переводчика на приватных переговорах своего шефа, знает его некоторые секреты. Что касается встречи в Рейкьявике, то именно секретные договоренности, как можно догадаться, составили главный итог тайной «дипломатии» Горбачева в исландской столице, где произошла, так сказать, «спевка» генсека с американским президентом. Но вот что интересно.

По возвращении в Москву из исландской столицы Горбачев, информируя членов Политбюро о встрече в Рейкьявике, говорил о том, будто Рейган «отличается крайним примитивизмом, пещерными взглядами и интеллектуальной немощью»[590]. В интервью же газете «Фигаро», как мы знаем, он назвал Рейгана «сильной личностью». Следовательно, в разное время об одном и том же человеке Горбачев высказывался так, словно речь шла о разных людях. Выходит, что генсек не разобрался в президенте США ни в Женеве, ни в Рейкьявике и лишь потом почему-то прозрел. По А. Ф. Добрынину, так примерно и было: «Впоследствии он (Горбачев. — И. Ф.) говорил о Рейгане куда более взвешенно»[591]. Разумеется, подобное непонимание партнера по переговорам не делает чести Горбачеву-политику. Но было ли оно на самом деле? И если нет, как объяснить его столь различные высказывания об американском президенте?