Россия распятая (Книга 1)

Геннадий Алексеевич Федосеев, заместитель начальника УПДК, жена которого очень любила "натюрморы" из цветов и фруктов, через некоторое время пригласил меня в свой кабинет. Недовольно изучая меня глазами, по-милицейски отрывисто сказал: "Что это на вас за галстук одет, на какой помойке вы его нашли? Да и костюмчик вроде с чужого плеча. Так, любезный, в дипкорпус ходить нельзя, не забывайте, что вы представляете советское искусство. Вы должны выглядеть прилично". Подавляя в себе бешенство обиды, я ответил: "Вы абсолютно правы, Геннадий Алексеевич, и при первой же возможности я куплю себе костюм, галстук, рубашку и черные ботинки". Удовлетворенный моим ответом, товарищ Федосеев вдруг улыбнулся: "По нашим сведениям, у вас все идет хорошо, Сульманиха довольна вашей работой". И уже с оттенком юмора продолжал: "Я ведь тоже своего рода дипломат, а у меня есть жена Раиса. Хорошо, если бы вы соорудили ее портрет. Приезжайте к нам домой завтра в 17.00".

Я долго трудился над портретом жены Геннадия Алексеевича, у которой было приятное и доброе лицо. Федосеев пожелал, чтобы она надела платье для вечерних приемов. Когда я закончил портрет, он небрежно посмотрел и как бы мимоходом заметил: "Здорово! Понимаю, почему Сульманиха так вас добивалась. Замечание у меня одно: у моей Райки морда поширше!" И захохотал, а Раиса раздраженно отпарировала: "Илья нарисовал точно - ты на себя лучше посмотри, все костюмы малы стали: не надо на приемах столько жрать!"

...Спустя много лет в Доме журналистов Федосеев познакомил меня со своей новой женой. Обнимая меня, он в пьяном угаре сказал: "Илья, как я рад тебя видеть и представить тебе мою новую жену. Я давно ушел из УПДК". Он вдруг посмотрел на меня совсем трезво: "Я все помню, немало из-за тебя горя хлебнул. Тогда твоя шатия-братия написала донос, что ты не помогаешь строить коммунизм... На тебя всегда со всех сторон стучали, как ни на кого, а я все на свою богатырскую грудь принимал, - и как бы в подтверждение этого он стукнул себя по груди кулаком. - А я сейчас работаю в журнале "Новое время" - это тебе не хухры-мухры, - да и не из детского сада я туда попал, как сам понимаешь". Жена Геннадия Алексеевича, хрупкая женщина, казавшаяся старше его, улыбаясь, смотрела на нас, а кругом гудело веселье. Посетители ресторана Дома журналистов, чокаясь, принимали "шампанзе на грудь", что на языке тех лет означало выпить шампанского. Праздновали чей-то юбилей!..

* * *

С. В. Михалков с присущим ему юмором говорил: "В гости избегаю ходить: вхожу, здороваюсь и вижу, что у каждого на морде написано: "Что еще у Михалкова попросить?" А я после встречи с детским писателем выходил, исполненный надежды и веры, что моя жизнь хоть и в тупике, но не безнадежном, откуда, взявши за руку, выводил меня Сергей Владимирович. Как всегда, ежеминутно звонил телефон: звонили из Москвы, из провинции из Европы и Америки.

Однажды, в коротком перерыве между звонками, писатель раздраженно и горестно вздохнул: "Эх, Ильюша, не все, как ты, испытывают благодарность к людям, которые им помогают. Меня попросили помочь твоему собрату, художнику из "Крокодила" Сойфертису. Живет он плохо, мастерской нет, а карикатурист очень талантливый. Помог. И что же, как мне передали, он сказал? "Подумаешь, один раз позвонил - всего-то хлопот". Неужели непонятно, - возмущался Михалков; что когда любой человек просит у начальства, ему делается прокол в "талоне" его просьб! Нельзя же все время просить! Каждая просьба выпадает в осадок и становится моральным ооязательством перед теми, у кого просишь".

Снова зазвонил телефо:н: "Да, да, я уверен, что наши писатели, когда их вращаешь и приводишь в движение маховиком общественной жизни, производят иллюзию единства. Когда машина останавливается, они начинают друг с другом ругаться. Но писатели и поэты еще ангелы по сравнению с клоакой Союза художников. Вы спрашиваете, почему клоака? Потому, что я с этим столкнулся, ими в большинстве случаев движет зависть, кастовая предубежденность или идейная несовместимость".