Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Разумеется. У террора ведь своя логика. Один за дру­гим гибнут руководители Земской Думы, последние лиде­ры боярства. За ними приходит черед высшей бюрокра­тии. Сначала распят, а потом разрублен на куски один из влиятельнейших противников Правительства компромис­са, московский министр иностранных дел, великий дьяк Висковатый, приложивший в свое время руку к падению Адашева. Государственного казначея Фуникова заживо сварили в кипятке. Затем приходит очередь лидеров пра­вославной иерархии. Затем и самого князя Старицкого.

И каждый из этих людей, и каждая из этих групп вовле­кали за собою в водоворот террора все более и более ши­рокие круги родственников, сочувствующих, знакомых и даже незнакомых, с которыми опричники просто своди­ли счеты, наконец, слуг и домочадцев. Когда сложил голо­ву на плахе старший боярин Земской Думы Челяднин-Фе- доров, слуг его рассекли на части саблями, а домочадцев согнали в сарай и взорвали. В Синодике появилась запись: «В Бежецком Верху отделано... 65 человек да 12 человек, скончавшихся ручным усечением»²⁹.

Все. Дальше я пощажу читателей и себя, ибо пишу я в конце концов, не мартиролог опричнины. Упомяну лишь, что точно так же, как в 1930-е, словно и не замечали вожди опричнины, как все ближе и ближе подбираются роковые круги террора к ним самим, и Алексей Басманов, этот сред­невековый Ежов, кажется уже опасным либералом любим­цу Грозного (и Сталина), откровенному разбойнику Мапю- те Скуратову, собственноручно задушившему митрополита Филиппа. И князь Афанасий Вяземский, организовавший расправы над Горбатым и Оболенским, сам уже на подо­зрении, когда арестован в ходе разгрома Новгорода его ставленник, яростный сторонник опричнины архиепископ Пимен. «В обстановке массового террора, всеобщего стра­ха и доносов аппарат насилия, созданный в опричнине, — с ужасом повествует Скрынников, — приобрел совершенно непомерное влияние на политическую структуру руковод­ства. В конце концов адская машина террора ускользнула из-под контроля ее творцов. Последними жертвами оприч­нины оказались все те, кто стоял у ее колыбели»³⁰.

Потрясающее свидетельство Скрынникова важно имен­но тем, что он сам принадлежит, как мы помним, к «аграр­ной школе» советской историографии и постольку заин­тересован не в преувеличении злодейств опричнины, а на­против, в их умалении. (Кстати, именно на него ссылался В.В. Кожинов, утверждая, что правление Грозного стоило России намного меньше жертв, чем Англии «восточно-де­спотическое» царствование Елизаветы.) В этом смысле Скрынников, скорее, свидетель защиты Грозного. И тем не менее, как мог убедиться читатель, сходство со сталин­ским террором, вытекающее из нарисованной им карти­ны, устрашающе неотразимо.

Но ведь и на этом оно не заканчивается. Совпадало бук­вально все. Вплоть до «вывода» целых народов Северно­го Кавказа в казахские степи. Вплоть до введения монопо­лии внешней торговли. Вплоть до того, что опять бежали из страны ее Курбские и иные из них, как Федор Расколь­ников, например, опять писали из-за границы отчаянные письма царю (даже не подозревая, что все это с Россией уже было). Вплоть до очередного завоевания Ливонии (Прибалтики).

Короче, налицо были все атрибуты новой самодержав­ной революции. Сходство било в глаза. И единственной за­гадкой остается, как могли не заметить его историки Ива­новой опричнины. Я понимаю, какие-нибудь наивные и вос­торженные западные попутчики, увидевшие в сталинском возрождении средневековья альтернативу современному капитализму. Что могли эти люди знать о прошлом России? Я понимаю, массы, сбитые с толку трескучей «пролетар­ской» риторикой. Я понимаю, наконец, новых рабоче-крес­тьянских политиков, которым террор открыл путь наверх к вожделенной власти и привилегиям. Но коллеги мои, ис­торики, читавшие Синодик Грозного и знавшие всю подо­плеку событий наизусть, с ними-то что произошло? Они-то куда лезли со своими дифирамбами? Почему не почувство­вали во всем этом deja vu, как говорят французы?

ЗАДАНИЕ ТОВ. И.В. СТАЛИНА

Можно было бы сказать в их оправдание, что формаль­ных различий между двумя опричнинами было предоста­точно. Главное из них: в отличие от Грозного Сталину и в голову не пришло отделить партию или НКВД от, так сказать, Земщины (советов) территориально, перевести их если не в Александровскую слободу, то хотя бы в Ле­нинград. Но разве это удивительно? Четыреста лет все-та­ки прошло, другая страна была у него под ногами. Просто в XVI веке при минимуме административных средств не мог, надо полагать, Грозный максимизировать политичес­кий контроль, не поставив политический центр страны «опричь» от ординарной администрации.