Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Может быть, читатель что-нибудь и понял в этой смеси экзотических терминов с откровенной проповедью нового железного занавеса. Я — нет. Кроме, конечно, того, что ни малейшего отношения к российской реальности XVI ве­ка, к опричной эпопее и к Ивану Грозному она, как мы те­перь уже знаем, не имеет. Более важно, однако, что не только не открылись в Иваниане конца XX века новые фи­лософские горизонты, но и старые, как видим, оказались замутнены. И означать это может лишь одно: Россия сно­ва на распутье.

Как в 1550-е, когда выбор был, по выражению Носова, между нормальным буржуазным развитием страны и под­новлением средневековья¹⁰². Или, как на грани XX века, когда, развенчав в очередной раз Грозного, на том исто­рики и успокоились, так и не приступив ни к «коренному переосмыслению», ни к созданию «новой национальной схемы».

Тогда ведь тоже, если помнит читатель, казалась каве- линско-соловьевская коронация тирана последней. Но разве помешало это новой и куда более страшной его ко­ронации, которую мы в этой главе описали?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Я думаю, что читателю будет теперь совсем нетрудно су­дить, кого именно должна оскорбить в лучших чувствах эта книга. Нет сомнения, что восстанут против нее неоевразий­цы, как В.В. Ильин, уверенные, что «цивилизационное тело России генетически сложилось в противовес западному христианству»¹. Возмутит она и традиционных национали­стов, как А.И. Подберезкин, которые свято, как мы знаем, веруют, что «Россия не может идти ни по одному из путей, приемлемых для других стран и цивилизаций»². Что уж го­ворить об откровенных имперцах, как А.Г. Дугин, «хотя и шарлатане, но с большим влиянием», по словам аналити­ка московского центра Карнеги?³ И вообще обо всех, кто готов принять любую версию происхождения России и ее государственности, — лишь бы не была она европейской? И будет лишь естественно, если протянут они, как всегда в таких случаях, руку своим злейшим врагам, западным экспертам школы Тойнби или Пайпса, соревнующимся с ними по части отлучения России от Европы.

ЛИБЕРАЛЬНЫЙ НИГИЛИЗМ

Боюсь, однако, что даже этому противоестественному, хотя и привычному уже для нас альянсу суждено поблек­нуть перед куда более огорчительным для меня парадок­сом. Я имею в виду, что, хотя и по другим мотивам, отверг­нут, скорее всего, главные идеи этой книги и мои полити­ческие единомышленники, либералы и европеисты. Слишком многие из них склонны поверить после всех про­валов и разочарований постсоветского десятилетия раз­драженной лермонтовской строке о «стране рабов, стра­не господ», как мог я лишний раз убедиться в ходе своих дискуссий в Москве осенью 2000 года.

На самом деле этот либеральный нигилизм, как я его на­зываю, выглядит лишь парафразом идеологов реакции. Те переносят источник всех российских бед в другую прост­ранственную точку (на Запад), перемещая ее по горизонта­ли. Либеральные нигилисты делают, по сути, то же самое — только перемещая источник зла вниз по вертикали, в другую временную точку (в прошлое). Короче, все, в чем идеологи реакции обвиняют Запад, сваливают либералы на русскую историческую традицию. Она для них беспросветно угнета- тельная и самодержавная. От ордынского холопства через столетия крепостничества до рабства у большевиков она не­изменно давила свободную мысль и частную собственность. Что, спрашивается, может произрасти на такой бесплодной исторической почве, кроме нового самодержавия?

К сожалению, говорю я не об отдельных пессимистиче­ских курьезах, но о массовом настроении. Я мог бы со­слаться на великое множество его манифестаций. И не только устных. Сошлюсь лишь на самые яркие. Ну вот кни­га Егора Гайдара «Государство и эволюция», вся истори­ческая часть которой, посвященная обсуждению «двух цивилизаций», состоит в попытке доказать, что Россия принадлежит к иной «цивилизации», нежели Европа. Тог­да как «европейским западным обществам удалось найти самое эффективное в известной нам истории человечест­ва решение главной задачи: оптимального соединения традиций и развития»⁴, Россия в этом поиске участия во­обще, оказывается, не принимала. Напротив, «при Ива­не III, Василии III и Иване IV... происходит резкое укрепле­ние Московского государства за счет подавления городов и бояр»⁵.

Любимый, как мы видели, прием западных экспертов: разница между внуком и дедом исчезла. Явно же не имеет Гайдар ни малейшего представления ни о европейском сто­летии России, ни о «Московских Афинах» 1490-х, ни о Ве­ликой реформе 1550-х, как, впрочем, и о самодержавной революции в следующем десятилетии. Открытие Ключев­ского о конституционном характере Боярской думы, геро­ические усилия историков-шестидесятников, обосновав­ших реформы Ивана III и Правительства компромисса, — все это оказалось ни к чему либеральному политику. Все пропало втуне, словно бы никогда его и не было.