Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Невозможно ведь, согласитесь, представить себе «людо- дерство», поколениями мирившееся с вполне европейским конституционным учреждением. Тем более с таким, что правило бы наряду с царем, судило и законодательствова­ло. Или, говоря словами С.Ф. Платонова, который в этом следовал Ключевскому, было учреждением одновременно «правоохранительным и правообразовательным».

Так вот именно это открытие Ключевского и подверг­лось в 1896 году, накануне выхода третьего издания его «Боярской думы», жестокой — и оскорбительной — ата­ке, «сильнейшему разгрому», по выражению Нечкиной¹⁸.

Причем, сразу в нескольких органах печати, что по тем временам было событием экстраординарным. Впрочем, Нечкина, которой марксистское воспитание не позволило увидеть эпоху в открытии Ключевского, слегка недоуме­вает, из-за чего, собственно, сыр-бор разгорелся.

Она предположила даже, что просто «петербургская историко-правовая школа давно была настроена против московской и постоянно претендовала на лидерство. В эти годы ученая Москва чаще имела репутацию новато­ра и либерала, ученый же академический Петербург, мо­жет быть, в силу большей близости к монаршему престо­лу, держался консервативных традиций»¹⁹. Неуверенная, однако, в таком легковесном объяснении сенсационного скандала, Нечкина попыталась привязать его к более при­вычной советской историографии тематике. «Половина 90-х годов прошлого века, — подчеркнула она, — отмече­на не только нарастанием рабочего движения, но и его со­зреванием. Усиливается распространение марксизма... Возникает партия пролетариата»²⁰.

На самом деле академические оппоненты Ключевского, идеологи старого, самодержавного «канона» просто раз­глядели наконец, пусть со значительным опозданием, в его книге крамолу куда более опасную, нежели «возник­новение партии пролетариата», о котором они понятия не имели. Именно по этой причине, надо полагать, и была вы­двинута против Ключевского артиллерия самого тяжелого калибра.

«Нападение было совершено столичной петербургской знаменитостью, лидером в области истории русского пра­ва, заслуженным профессором императорского Санкт-Пе­тербургского университета В.И. Сергеевичем»²¹. А это был грозный противник. «Фактический материал Сергеевич хорошо знал, язык древних документов понимал, мог ци­тировать материалы наизусть... свободное оперирование фактами и формулами на старинном русском языке произ­водило сильное впечатление и придавало концепции на­укообразность»²². Мало того, Василий Иванович был еще и первоклассным полемистом. «Литературное оформле­ние нападок на Ключевского не было лишено блеска: ко­роткие, ясные фразы, впечатляющее логическое построе­ние, язвительность иронии были присущи главе петербург­ских консерваторов»²³.

И вот этот первейший тогда в стране авторитет в облас­ти древнерусского права обрушился на выводы Ключев­ского, объявляя их то «обмолвками», то «недомолвками» и вообще «не совсем ясными, недостаточно доказанными, а во многих случаях и прямо противоречащими фактам». Не только не законодательствовала, утверждал Сергее­вич, Дума, не только не была она правообразовательным учреждением, у нее в принципе «никакого определенного круга обязанностей не было: она делала то, что ей прика­зывали и только»²⁴.

В переводе на общедоступный язык это означало: са­модержавие (и патернализм) были в России всегда — из­начально. Нечкина суммирует суть спора точно: «У Серге­евича самодержавный взгляд на Боярскую думу, у Клю­чевского — так сказать, конституционный»²⁵. Но тут я должен попросить прощения у читателя и сам себя пере­бить, чтоб рассказать о забавном — и очень знаменатель­ном — совпадении, которое грешно здесь не упомянуть.

Ровно 100 лет спустя после атаки Сергеевича, в 1996 го­ду, вмешался в спор — на двух полноформатных полосах вполне либеральной газеты «Сегодня» — московский эко­номист Виталий Найшуль. То есть о самом историческом споре он, скорее всего, и понятия не имел. Но позицию в нем занял. Читатель уже, наверное, догадался, какую именно позицию должен был занять в таком споре в конце XX века разочарованный московский либерал. Конечно же, она полностью совпадала с позицией «главы петербургских консерваторов». Разумеется, у Найшуля нет и следа изыс­канной аргументации Сергеевича и примитивна она до не­приличия. Но основная мысль та же. Вот посмотрите.

«В русской государственности в руки одного человека, которого мы условно назовем Автократором [в переводе на русский, напомню, самодержец] передается полный объем государственной ответственности и власти, так что не существует властного органа, который мог бы со­ставить ему конкуренцию». Поэтому «страна не нуждает­ся ни в профсоюзах, ни в парламентах» и «в России не­возможна представительная демократия»²⁶, (курсив везде Найшуля. — А.Я.).