Россия: у истоков трагедии 1462-1584

В этом, собственно, и заключалась непримиримость двух императивов его стратегии: Реконкиста отрицала Ре­формацию. Но я думаю — и постараюсь это сейчас пока­зать — что великий князь нашел решение. Было оно, есте­ственно, в духе всей его политики. Так же, как сыграл он на расколе в Новгороде, так же, как намеревался он рас­колоть Литву, попытается Иван III расколоть церковь.

Тут, однако, задача, предстоявшая ему, была несопос­тавимо сложнее. Ибо и в Литве, и в Новгороде тектониче­ские трещины были налицо, их следовало лишь углубить, превратив в инструмент раскола. С церковью, как мы ско­ро увидим, все обстояло куда сложнее. Но задача была по плечу великому макиавеллисту. И хотя первый реформа- ционный штурм церковь отразила, так же как отразила первый штурм Литва, это отнюдь не смутило Ивана III. Он, как мы видели хоть на примере новгородской экспедиции, умел отступать и возвращаться. Только на этот раз судьба не оставила ему времени для второй попытки: в разгар штурма его разбил паралич.

Впрочем, мысль о том, что он не успеет закончить нача­тое, никогда великого князя не пугала. Как мы уже знаем, исходил он из того, что потомки последуют за его звездой, как сам он следовал за звездой Ивана Калиты и Димитрия Донского, и — не один, так другой, не другой, так тре­тий — завершат то, что он не успел. Оказалось, однако, что законы, управлявшие Московской родовой вотчиной его предков, не действительны в воссозданной им отчине.

Презумпция Ивана III не сработала. Потомки его предали. Трагедия первостроителя России положила начало нашей.

Глава 3

ИОСИФЛЯНЕ И НЕСТЯЖАТЕЛИ

До сих пор я пытался сфокусировать внимание читате­лей на одной главной мысли: вопреки постулату мифа о непрерывности московской истории самодержавная ре­волюция Грозного просто не могла быть продолжением дела Ивана III. Мы видели, как она его разрушала. И раз­рушила.

Отказавшись от императива Реконкисты и повернув вместо этого «на Германы», она положила начало антиев­ропейскому политическому курсу России, которому суж­дено было пережить столетия.

Отказавшись от рационального законодательства и ми­литаризовав всю хозяйственную жизнь страны, подчинив ее целям нескончаемой войны, она вызвала экономичес­кую катастрофу, с описания которой начинается эта книга.

Отказавшись от императива церковной Реформации, она, как увидим мы в этой главе, обрекла русское кресть­янство на вековое рабство.

Отказавшись от идейного плюрализма, запугав и демо­рализовав страну массовым террором, она вернула ее в средневековье.

Россия просто стала другой страной.

И когда Геннадий Зюганов, пытаясь исторически обос­новать необходимость реставрации СССР как «евразий­ской твердыни», с гордостью именует Ивана Грозного «подлинным основателем российской геополитической державы», он, пусть и не подозревая об истинном смысле этого заявления, совершенно прав¹. Ибо если первострои- телем европейской России был Иван III, то начало евра­зийской «адовой твердыне» и впрямь положил Грозный. И в этом смысле действительно оказался основателем, ес­ли хотите, военно-имперской цивилизации.

Так или иначе, сюжет властно до сих пор требовал со­средоточиться не столько на социальных силах, что стоя­ли за политическим курсом каждого из главных персона­жей нашей трагедии, сколько на характеристике самих этих персонажей и их политики. Теперь пришло время по­дробнее разобраться в том, что именно сделало крушение курса Ивана III и утрату Россией европейской идентичнос­ти в царствование его страшного внука наиболее вероят­ной, говоря языком Герцена, из исторических возможно­стей, стоявших тогда перед страной.

ДЕНЬГИ ПРОТИВ БАРЩИНЫ

Начнем, естественно, с судьбы крестьянства, т. е. по­давляющего большинства населения страны. При Иване III жило оно еще в традиционных волостных общинах, обра­батывая либо черную (государственную), либо частновла­дельческую (церковную, боярскую, помещичью) землю, и платило за это оброк — главным образом натуральный, в виде различных повинностей. Экономический рывок страны в первой половине XVI века, подготовленный евро­пейским курсом великого князя, создал не слыханные раньше возможности быстрого обогащения за счет ре­зультатов земледельческого труда — и почтенная «стари­на» начала необратимо рушиться. Парадокс состоял в том, что рушилась она по двум прямо противоположным причинам.

С одной стороны, в России, как и повсюду в Северо-Вос­точной Европе, развивалась, как мы помним, феодальная дифференциация. Проще говоря, поскольку тогдашнее го­сударство предпочитало расплачиваться с офицерами сво­ей армии именно землей (с сидящими на ней крестьянами, конечно), то рядом с наследственными вотчинами росли, как грибы после дождя, временные, условные — на срок службы — «поместья».