Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Но завоеватели вовсе не были филантропами. Они пла­тили церкви — за коллаборационизм, за то, что она поло­жила к их ногам духовный свой меч. У нас нет сейчас нуж­ды отслеживать, как складывались на протяжении столе­тий ее отношения с монгольским сюзереном и как, когда пришло время, она ему изменила. Но долго не имел он ос­нований жалеть о своей щедрости. В XIV веке, например, церковь помогла Орде разгромить антимонгольское вос­стание, возглавленное Тверью. Во всяком случае, не цер­ковь была обязана Москве своим возвышением и могуще­ством, а Москва — церкви.

Несомненно, что Иван III был первым русским государем, осознавшим роковую опасность этого наследия ига. Но ему тем не менее приходилось считаться с церковным земле­владением как со священной «стариной». Мало того, он, как мы помним, не смел уронить авторитет церкви, чтоб не выпустить из рук самый мощный инструмент раскола Лит­вы — ее православно-католический антагонизм. Короче, не мог он, подобно Густаву Вазе или Генриху VIII, просто от­нять у монастырей земли. Противоборство с церковью тре­бовало глубокой, хитроумной и коварной стратегии. При­чем в области, где он, прагматичнейший профессиональ­ный политик, был менее всего искушен: следовало искать бреши в идеологической броне противника.

В ПОИСКАХ ПРОТЕСТАНТИЗМА

Правда, первая брешь всегда была налицо. Я имею в ви­ду старый церковный спор о пределах вмешательства го­сударства в церковные дела. Если в XIV веке митрополит Киприан, а в XV Фотий утверждали полную независимость церкви, то уже в начале того же XIV века Акиндин защи­щал право князя судить самого митрополита. На той же позиции стояли Кирилл Белозерский, митрополит Иона, Иосиф Волоцкий, старец Филофей и даже учителя раско­ла. И спор этот был вовсе не схоластический, а сугубо ути­литарный. Ибо в храмине русской церкви рано завелся ко­варный внутренний червь. И справиться с ним мечом ду­ховным, в открытой идейной схватке, церковь, занятая в основном делами земными, светскими, чтоб не сказать частно-хозяйственными, не умела. Требовался меч желез­ный, великокняжеский.

Червем этим была ересь. Это на ее голову призывали церковные публицисты княжеские громы и молнии, распи­сываясь, конечно, тем самым в своей идейной слабости, но и давая государству легальный, самой церковью при­знанный повод для вмешательства в ее внутренние дела.

Менее дальновидный, чем Иван III, лидер заключил бы отсюда, что ересь и должна стать тем политическим скаль­пелем, которым можно взрезать земную плоть церкви. Многие при его дворе на это, похоже, и рассчитывали. Елена Стефановна, его сноха и мать венчанного на царст­во Димитрия, возглавляла влиятельный еретический кру­жок, прочно обосновавшийся в палатах великого князя. Позиции еретиков были сильны и в правительстве. В част­ности, еретиком был один из самых близких Ивану III лю­дей, знаменитый дипломат дьяк Курицын¹⁶.

Но великий князь смотрел на вещи глубже. Он мог по­кровительствовать еретикам, но сам стать еретиком не мог: православие нужно было ему во всей чистоте и блес­ке своего авторитета. И поэтому нуждался он в чем-то сов­сем другом. В чем-то, что позволило бы ему лишить цер­ковь ее земель в защиту истинного православия. Из чего следовало бы, что именно церковное землевладение и есть ересь.

Нам теперь ясно, что нуждался он в протестантизме. Но он ведь даже не подозревал о его существовании. За­то великий князь хорошо знал, какую предстояло ему вы­строить стратегию. Ему необходимы были две борющиеся внутри церкви партии, которыми он мог бы манипулиро­вать, как делал в Новгороде, в Казани и пытался делать в Литве. Одной из этих партий была существующая цер­ковь. Но где было взять другую?

И великий макиавеллист предпринял нечто беспреце­дентное в европейской истории. Перефразируя Вольтера, можно обозначить его решение так: если православного протестантизма не существует, его следует придумать.

Правда, существовала и независимо от его намерений скромная секта «заволжских старцев», убегавших в леса от соблазнов монастырского любостяжания и проповедо­вавших скитский подвиг: «умное делание». Старцы учили: «Кто молится только устами, а об уме небрежет, тот молится воздуху, Бог уму внимает». Иными словами, не постом, воздержанием и дисциплинарными мерами до­стигается подлинная близость к Богу, а тем, чтобы «умом блюсти сердце», чтобы позитивной работой разума кон­тролировать грешные страсти и помыслы, идущие от мира и от плоти.