Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Заметим, что массовое насилие в Европе, выходившей из средневековья, приравнивается здесь к политическому террору в современной России (которая и четыре столе­тия спустя все еще была, как мы знаем, «дитя предбуржу- азного периода»). Но даже независимо от этой подтасов­ки, нет ли у читателя впечатления, что, по слову Шекспира, «эта леди протестует слишком много»? Конечно же, если все зло, принесенное человечеству авторитарными режи­мами, поставить в счет именно европейскому абсолютиз­му, то в этой непроглядной тьме все кошки будут серы. Но даже и в ней, впрочем, сера была Россия по-особому.

Не знали, например, страны классического абсолютизма ни крепостного права, ни обязательной службы, ни блоки­рования среднего класса, о которых так тщательно умалчи­вает Сахаров, описывая ужасы азиатского деспотизма в Ев­ропе. Не знали и повторявшихся вплоть до самого XX века реставраций террора — порою тотального. И направленно­го, главное, вовсе не против врагов короля или каких-ни­будь гугенотов, но против каждого Ивана Денисовича, ко­торому судила судьба родиться в это время в этой стране.

Нет печальнее чтения, нежели вполне канцелярское описание этих бедствий в официальных актах времен оп­ричнины, продолжавших механически, как пустые жерно­ва, крутиться и крутиться, описывая то, чего уже нет на свете. «В деревне в Кюлекше, — читаем в одном из таких актов, — лук Игнатки Лукьянова запустел от опричнины — опричники живот пограбили, а скотину засекли, а сам умер, дети безвестно сбежали... лук Еремейки Афанасова запустел от опричнины — опричники живот пограбили, а самого убили, а детей у него нет... Лук Мелентейки запу­стел от опричнины — опричники живот пограбили, скоти­ну засекли, сам безвестно сбежал...»⁵⁸.

И тянутся и тянутся бесконечно, как русские просторы, бумажные версты этой переписи человеческого страда­ния. Снова лук (участок) запустел, снова живот (имущест­во) пограбили, снова сам сгинул безвестно. И не бояре это все, заметьте, не «вельможество синклита царского», а простые, нисколько не покушавшиеся на государеву власть мужики, Игнатки, Еремейки да Мелентейки, вся ви­на которых заключалась в том, что был у них «живот», ко­торый можно пограбить, были жены и дочери, которых можно изнасиловать, земля была, которую можно от­нять — пусть хоть потом «запустеет».

В Англии того времени тоже сгоняли с земли крестьян и, хотя не грабили их и не убивали, насилие то вошло в по­говорку («овцы съедали людей»). Но творилось там это насилие отдельными лендлордами, тогда как в России со­вершало его правительство, перед которым страна была беззащитна. И если в Англии было это насилие делом рук растущего класса предбуржуазии, который на следую­щем шагу устроит там политическую революцию, добив­шись ограничения власти королей, в России направлено оно было как раз против этой предбуржуазии. И целью его было — увековечить брутальное самодержавие. Ко­роче говоря, Англия платила эту страшную цену за свое освобождение, а Россия за свое закрепощение.

Кто спорит, режимы Елизаветы Английской, Ивана Грозного и шаха Аббаса Персидского одинаково «недале­ко продвинулись по части демократии». Но ведь это трю­изм. Ибо совсем в другом была действительная разница между этими режимами. В том, что абсолютизм Елизаветы помог Англии прийти к свободе (в современном институци­ональном смысле) еще в XIX веке, тогда как самодержавие Грозного задержало Россию в средневековье больше чем на четыре столетия, а деспотизм шаха Аббаса помешал Персии освободиться от него и в XXI веке. Значит, действи­тельная разница между ними — в разности их динамиче­ских потенциалов. Или, чтоб совсем уж было понятно, они в разной степени мешали политическому прогрессу.

Это в философско-историческом смысле. А практичес­ки читатель ведь и сам видит, что, обозлившись на преда­тельство классиков и предложив в качестве определения восточного деспотизма самодельный критерий (насилие), главный охотник нечаянно приравнял к Персии шаха Абба­са не только Англию, но и Россию. В результате оказалось совершенно невозможно ответить даже на самые простые вопросы. Например, как отличается самодержавие от дес­потизма. Или как случилось, что в тот самый момент, когда в крови и в муках зарождались в Европе современные про­изводительные силы, в России они разрушались. Или поче­му, когда Шекспир и Сервантес, Бруно и Декарт, Галилей, Бэкон и Монтень возвестили Европе первую, еще робкую зарю современной цивилизации, пожары и колокола оп­ричнины возвещали России средневековое варварство.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ