Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Первоначально (в ранних статьях 1950-х и, конечно, в главной своей книге) Виттфогель утверждал категориче­ски, что с младых, так сказать, ногтей Россия безусловно принадлежала к этому деспотическому семейству. Выст­раивалось это у него таким замысловатым образом. «Ядерный» деспотизм был в Китае. Когда в первой поло­вине XIII века Китай оказался жемчужиной монгольской короны, он «заразил» своей политической организацией культурно отсталых завоевателей. И, двинувшись на За­пад, монголы понесли с собою эту китайскую «заразу». Поскольку, однако, «ядерным» деспотизмом стать мон­гольская империя не могла по причине полного равноду­шия к земледелию, тем более ирригационному, пришлось ей удовольствоваться статусом «маргинального». А заво­евав Киевскую Русь, превратила она свою новую запад­ную колонию соответственно в «подтип полумаргинально­го деспотизма». В некое то есть очень-очень отдаленное, но все-таки несомненное политическое подобие Китая.

Схема, как видите, и впрямь сложноватая. И уязвимая. Во всяком случае, когда шесть лет спустя после выхода книги ей бросили вызов в Slavic Review некоторые истори­ки (год спустя дискуссия вышла отдельной книгой), Витт- фогель попытался изложить ее более основательно. Вот его последняя формулировка: «Византия и монголы Зо­лотой Орды были теми двумя восточными государствами, которые больше всего влияли на Россию [в допетровскую эпоху]. Все согласны, что в Киевский период, когда визан­тийское влияние было особенно велико, русское общест­во оставалось плюралистическим («многоцентровым»)... тогда как в конце монгольского периода возникло в Моск­ве одноцентровое общество, доминируемое самодержав­ным государством. Как свидетельствуют факты, самодер­жавие исполняло ряд менеджериальных функций, кото­рые государства позднефеодальной и постфеодальной Европы не исполняли. Свидетельствуют они также, с дру­гой стороны, что многие государства на Востоке исполня­ли эти функции»⁴.

ПОВТОРЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО

Разумеется, Виттфогель и представления не имел, что лишь повторял на своем «гидравлическом» языке идеи русских евразийцев, без всякой гидравлики пришедших к аналогичному выводу, по крайней мере, за четыре деся­тилетия до него. Вот что писал, например, еще в начале 1920-х один из основателей евразийства Николай Трубец­кой: «Господствовавший прежде в исторических учебни­ках взгляд, по которому основа русского государства бы­ла заложена в так называемой Киевской Руси, вряд ли мо­жет быть признан правильным. То государство или та группа мелких, более или менее самостоятельных кня­жеств, которых объединяют под именем Киевской Руси, совершенно не совпадает с тем русским государством, ко­торое мы в настоящее время считаем своим отечеством... В исторической перспективе то современное государство, которое можно называть и Россией и СССР (дело не в на­звании), есть часть великой монгольской монархии, осно­ванной Чингисханом».⁵

Как на ладони здесь перед нами негласное сотрудниче­ство между русскими националистами и «ястребами» за­падной историографии, когда идеологи противополож­ных вроде бы конфессий единодушно отлучают Россию от Европы. Началось это странное сотрудничество, впро­чем, как, я надеюсь, помнит читатель, очень давно, еще в XV веке, когда ненавистники «латинства», иосифляне в трогательном согласии со своими заклятыми врагами яростно сопротивлялись церковной Реформации. Но те, старые иосифляне, не объявляли себя, по крайней мере, наследниками только что изгнанных тогда с русской земли бусурманских завоевателей. И не подозревали, в отличие от новых иосифлян, что ярлык «чингисханства» обрекает Россию на такое же изгойство в семье цивилизованных на­ций, на какое обрекал в глазах античных мыслителей Пер­сидскую империю ярлык «варварства». Но странным обра­зом нисколько не беспокоило чингисханское родство ио­сифлян XX века. Напротив, они этим изгойством своей страны гордились.

«Без татарщины не было бы России», — провозглашал главный идеолог евразийства Петр Савицкий⁶. «Москов­ское государство возникло благодаря татарскому игу», — вторил ему Трубецкой⁷. А Михаил Шахматов пошел даль­ше всех: он приписывал монгольскому нашествию «обла- гороживающее влияние на построение русских понятий о государственной власти»⁸. В чем конкретно заключа­лось благородство этого влияния, разъясняет нам евра­зийский историк Сергей Пушкарев: «Ханы татарские не имеют надобности входить в соглашение с народом. Они достаточно сильны, чтобы приказывать ему»⁹. Ну и рус­ские князья, естественно, хотя и «перестали быть суверен­ными государями, ибо должны были признать себя под­данными татарского царя», но зато... «могли, в случае столкновения с подвластным русским населением, опи­раться на татарскую силу»¹⁰.

Само собою разумеется, что «в татарскую эпоху слово «вече» получило значение мятежного сборища»¹¹. Ни на минуту не сомневаюсь я, что наблюдения эти, по крайней мере, частично верны. Так оно, вероятно, во многих слу­чаях и было. Но гордиться этим?..