Россия: у истоков трагедии 1462-1584

ФЕЙЕРВЕРК МЕТАФОР

По поводу первой трудности сказать ему, как легко бы­ло предвидеть, нечего. Кроме того, что «дистанционный контроль монголов над Россией представляет серьезную проблему и требует дальнейших исследований»¹⁴. Что, впрочем, не помешало ему тут же и использовать этот про­блематичный контроль как объяснение второй трудности, т. е. необычайной «медленности трансформации России в деспотическое государство». Вот как он это делает.

«Мы не знаем, ускорили или замедлили этот процесс центробежные политические порядки Киевской Руси... Нельзя сомневаться, однако, что монгольские завоевате­ли России ослабили те силы, которые до 1237 г. ограничи­вали власть князей, что они использовали восточные ме­тоды управления, чтобы держать эксплуатируемую ими Россию в прострации, и что они не хотели создавать в ней сильное — и способное бросить им политический вы­зов — агродеспотическое государство. Поэтому семена системы тотальной власти, которые они посеяли, могли прорасти, лишь когда кончился монгольский период... Можно сказать, что институциональная бомба замедлен­ного действия взорвалась, когда рухнул монгольский кон­троль»¹⁵.

Что, собственно, должна означать эта новая метафора (ничуть не менее экстравагантная, чем аналогичная мета­фора Вернадского), читателю остается только гадать. Ре­цензенты спрашивали, но Виттфогель, сколько я знаю, ни­когда не объяснил. Еще непонятнее, почему растянулся этот «взрыв» на много поколений. Ясно одно: весь этот фейерверк метафор, вполне, может быть, уместных в по­эме, выглядел бы подозрительно уже в научно-фантасти­ческом романе. Как описание реального исторического процесса он звучит фантастически. Тем более что никаких подтверждающих его фактов просто не существует.

Не пытались, например, монголы ослабить «те силы, ко­торые до 1237 г. ограничивали власть князей». Если глав­ной из этих «сил» была наследственная собственность, вот­чины тогдашней московской аристократии, то завоеватели не только их не ослабили, но, по крайней мере в случае с церковью, в огромной степени, как мы помним, усилили. Действительно серьезный вопрос, однако, в другом. Поче­му, вырвавшись из-под монгольского ига с нетронутой ари­стократической традицией (и собственностью), обратилась вдруг Москва к тому, что Виттфогель называет «методами тотальной власти», а проще говоря, беспощадной расправе со своей аристократией лишь три поколения спустя?

Даже верный оруженосец Виттфогеля Тибор Самуэли уверен, что «его объяснение только создает проблему». Создает потому, что «совершенно недостаточно одной си­лы примера, одной доступности средств, чтоб правитель­ственная система, столь чуждая всей прежней политичес­кой традиции России, пустила вдруг в ней корни и расцве­ла. В конце концов, Венгрия и балканские страны оставались под турецким владычеством дольше во многих случах, чем Россия под монгольским игом, и ни одна из них не стала после освобождения восточным деспотиз­мом. Так дело не пойдет»¹⁶.

«МОНГОЛЬСКАЯ РОССИЯ»?

Еще более безнадежна третья трудность, которую отча­янно пытается преодолеть Виттфогель. Я говорю о стран­ной способности «русского деспотизма» к институцио­нальной трансформации. Тут Виттфогель предлагает нам объяснение лишь чисто географическое: Россия, мол, бы­ла ближе других агродеспотизмов к Европе. Но ведь Отто­манская империя была еще ближе. Так почему же она-то оказалась иммунной и к европейской промышленной ре­волюции и тем более к политической трансформации? Виттфогель, отдадим ему должное, сам видит здесь зака­выку, но объяснение его выглядит в этом случае еще бо­лее экзотическим, чем в случае с «институциональной бомбой». Состоит оно в том, что по сравнению с Оттоман­ской Турцией «Россия была достаточно независима, что­бы встретить новый вызов»¹⁷.

Остается совершенно темным, что означает этот зага­дочный аргумент. Неужели то, что в начале XVIII века (ког­да Россия, согласно Виттфогелю, начала свою трансфор­мацию), Турция была «недостаточно независима» для ана­логичного ответа на вызов Европы? От кого, в таком случае, она зависела? На самом деле Оттоманская империя была еще тогда великой и могущественной державой. Более то­го, как свидетельствует исход русско-турецкой войны 1711 года, она была сильнее России. И более независимой тоже. Хотя бы потому, что не нуждалась ни в голландских шкиперах, ни в шотландских генералах, ни в шведских по­литических советниках, в которых так отчаянно нуждалась Россия — именно из-за того, что трансформировалась. Ко­роче, ситуация была прямо противоположной: Оттоман­ская империя оказалась более независимой, чем Россия — именно из-за своей неспособности к трансформации. А чтоб было окончательно ясно — из-за неспособности ус­воить европейскую цивилизационную парадигму.