Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Я не могу, конечно, знать, что сказал бы по этому пово­ду Виттфогель в сегодняшних условиях убийственной по­литкорректное™. Но думаю почему-то, что он со своей во­инствующей наукой не стал бы искать убежища в расплыв­чатых формулах «миросистемного анализа». И уж, конеч­но, не прибег бы, как Хантингтон, к еще более примитив­ному обходному маневру, положив в основу цивилизации конфессию²². Скорей всего, он и сегодня сказал бы то, что сказал в 1957 году. У нас, впрочем, будет еще повод об этом поговорить. А сейчас, как помнит читатель, ожидает нас следующая школа «русского деспотизма».

ЧЕГО НЕ ПОНЯЛ ВИТТФОГЕЛЬ

Для него, как мы видели, было почему-то принципиаль­но важно, что именно монголы, а не византийцы оказа­лись прародителями «русского деспотизма». Он писал: «Влияние Византии на Киевскую Русь было велико, но оно было в основном культурным. Как китайское влия­ние на Японию, оно не изменило серьезно положение с властью, классами и собственностью... Одно лишь татар­ское из всех восточных влияний было решающим как в разрушении недеспотической Киевской Руси, так и в ос­новании деспотического государства в Московской и пост-Московской России»²³.

Хотя Виттфогель и не смог, как мы видели, доказать свой тезис, он в принципе вполне легитимен. Во всяком случае, ничего оскорбительного я в нем не вижу. Евразий­цы так и вовсе этим гордились. Тем не менее западных его критиков возмущало почему-то именно это. Во всяком случае, они категорически настаивали, что формирова­лась Россия именно под византийским, а вовсе не под монгольским влиянием. Виттфогель и сам чувствовал их раздражение.

И вот как он на него отвечал: «Допустим, политические институты царской России не только напоминали визан­тийские, но действительно из них произошли. И что же из этого следует? Если бы Византийская империя была мно­гоцентровым обществом средневекового западного типа, тогда это и впрямь было бы существенно — хотя и стран­но, поскольку царская Россия (как все согласны) была, в отличие от Запада, обществом одноцентровым. Но если

Византийская империя была лишь вариантом Восточного деспотизма (как вытекает из сравнительного институцио­нального анализа), то что мы выигрываем, предложив в качестве модели для Московии Византию? Мы лишь за­меняем в этом случае уродливую татарскую картину бо­лее привлекательным в культурном смысле восточно-дес­потическим прародителем»²⁴.

Виттфогель искренне недоумевал. Ему казалось про­зрачно ясным, что от замены татарского бешмета визан­тийской парчой ровно ничего в природе «русского деспо­тизма» не менялось. Чего он так никогда и не понял, это что он и его критики просто говорили на разных языках. Им и в голову не приходило оспаривать суть дела. Просто они представляли другую, непонятную бывшему марксис­ту школу «цивилизационного» направления. Не прозаиче­ская, но зато базисная «гидравлика», а надстроечная «культура» лежала в основе их теорий. Короче, не понял Виттфогель, что присутствовал при первых залпах вели­кой войны «цивилизационных» школ, войны, в которой материалистическому «базису» суждено было потерпеть решающее поражение. Жестче всех, естественно, крити­ковал его сам патриарх «культурно-религиозной» школы Альфред Тойнби.

«ВИЗАНТИЙСКАЯ РОССИЯ»?

«На протяжении почти тысячелетия, — писал в 1947 году Тойнби, — русские... были членами не западной, но ви­зантийской цивилизации... Намеренно и с полным созна­нием заимствуя византийское наследство... русские пере­няли и традиционную византийскую вражду к Западу; и это определило отношение России к Западу не только до революции 1917 г., но и после нее... В этой долгой и мрачной борьбе за сохранение своей независимости русские искали спасения в политическом институте, кото­рый был проклятием средневекового византийского мира. Чувствуя, что их единственный шанс выжить заключался в беспощадной концентрации политической власти, они выработали для себя русскую версию византийского тота- янтарного государства... Дважды получило это москов­ское политическое здание новый фасад — сначала при Петре Великом, затем при Ленине — но сущность его ос­талась неизменной, и сегодняшний Советский Союз, как и великое княжество Московское в XIV веке, воспроизво­дит все рельефные черты Восточно-Римской империи... Под серпом и молотом, как под крестом, Россия все та же Святая Русь и Москва все тот же Третий Рим»²⁵.

Вроде бы все это не так уж сильно отличается от вос­точного деспотизма Виттфогеля. За исключением того, что виттфогелевские монголы здесь табу, о них и речи нет, словно бы и не было их в русской истории. О гидравлике тем более. И вообще «тоталитаризм» означает для Тойн- би вовсе не то, что для Виттфогеля. Вот как понимает его Тойнби: «Борьба между церковью и государством закон­чилась тем, что церковь оказалась практически одним из департаментов средневекового византийского государст­ва; и, низведя церковь до такого положения, государство сделалось тоталитарным»²⁶. Вот и вся премудрость.