Россия в эпоху Петра Великого. Путеводитель путешественника во времени

Эпидемии в довольно скученном и тесном городе распространялись очень быстро. Упоминавшаяся выше инструкция призывает жителей «объявить, ежели у кого в домах от чего Боже сохрани, моровая язва и прочая прилипчивая болезнь явится». Для осмотра больных посылались врачи, «дабы те болезни не размножились». Волна «морового поветрия» обычно начиналась на Балканах или в Восточной Европе, а потом попадала в центральную Россию. Не последнюю роль играло участие России в военных конфликтах – так, после Полтавской битвы чума вспыхнула в Польше, затем переместилась в Скандинавию, и Петр в лице болезни нашел врага «опаснейшего, нежели шведские армии»[7]. Часть русских войск затем отправилась в Прибалтику, где болезнь выкашивала население Риги и Ревеля. Сообщения о чуме часто попадали на страницы газеты «Ведомости». В 1705 году россиянам сообщали, что «в Ярославле сто пятьдесят человек в одной ночи умерли». В 1710–1711 гг. чума фиксируется в Киеве, Чернигове, Пскове. Власти реагировали довольно оперативно: армейские части располагали на достаточном расстоянии друг от друга, а в городах (в том числе Москве, Коломне, Калуге, Туле и Твери) учредили заставы. Всякий путник должен был показывать документы и подорожную, а если путешественник следовал из города, где свирепствовал мор, то его не пропускали вообще. «А кто тайно проедут, и таких имать и вешать». Письма из «чумных» мест полагалось несколько часов держать «на ветре», а затем окуривать можжевеловым дымом. Болезнь затем возвращалась в южные губернии в 1718–1719 годах. С началом эпидемии полагалось учреждать круглосуточные заставы на въезде в города, а дома, куда проникла болезнь и где не осталось никого живого, сжигать вместе с вещами («со всем, что в оных есть, и с лошадьми и с скотом, и со всякой рухлядью»). Самая страшная волна чумы придет в Москву в 1770-е годы. Чувство страшной растерянности от ожидания болезни передал Пушкин:

Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой…

Оспа тоже не щадила людей. От нее в 1719 году умер Петр Петрович, сын первого императора от Екатерины I. Ему едва стукнуло три года. Оспа в 1730 году забрала жизнь Петра II, последнего мужского представителя династии Романовых по прямой линии. Прививки получили распространение только с конца 1760-х годов, при Екатерине Великой. Оспа чрезвычайно уродовала спасшегося человека. Оноре де Бальзак в «Герцогине де Ланже» приводит слова одной из героинь: «…Оспа для нас, женщин, та же битва при Ватерлоо. Только тут мы узнаем, кто нас истинно любит». От болезни пытались спастись с помощью довольно странных обрядов. Детей наряжали в праздничную одежду, отправляли их к больному, заставляли кланяться и приговаривать, обращаясь к невидимой женщине: «Оспица-матушка, прости нас, грешных!» Затем больного полагалось три раза целовать[8]. Интересный способ избавления от эпидемий приводит Лажечников в романе «Ледяной дом», посвященном, правда, уже 1740-м годам: «Девки запахивают нить кругом слободы; где сойдется эта нитка, там зарывают черного петуха и черную кошку живых. Впереди идут две беременные бабы, одна, дескать, тяжела мальчиком, а другая – девочкою. Немочь будто не смеет пройти через нить». Малярию (ее называли «трясухой», «лихоманкой») в XVIII веке лечили хиной, но снадобье было дорогим, и пользоваться таким лекарством могли только представители высших слоев. Простой народ практиковал обряды и заговоры. На севере подходили к осине со словами: «Осина, осина, возьми мою трясину».

Из опасных болезней в петровской Руси было распространено бешенство. С. Н. Шубинский пишет о ранней истории Петербурга, что «окрестные села изобиловали волками, дерзость которых доходила до того, что, например, в 1714 году они заели двух солдат, стоявших на часах у Литейного дворца, а немного спустя, на Васильевском острове, у самых ворот дома князя Меншикова, загрызли одну из его прислуг». В бумагах времен Анны Иоанновны находим, что «множество непотребных собак в городе бегают и бесятся».

V Как выглядели и во что одевались

Бритье бород и перемена платья

Петр, берясь за переустройство кафтана и рубку бород, старался нивелировать разницу между иноземцами, в те дни все активнее прибывающими в Царство Русское, и автохтонами. Романову мыслилось, что надобно сделать, чтобы пришельца нельзя было отличить от местного, чтобы заезжий иностранец не был предметом шуток, на него перестали удивленно указывать пальцем, хихикая в бороду.