Россия в концлагере

— Все.

— Ну-ну...

Нервно приподымается д-ръ Шуквецъ.

— Разрѣшите мнѣ.

— А вамъ очень хочется? Валяйте.

Д-ръ Шуквецъ озадаченъ.

— Не въ томъ дѣло, хочется ли мнѣ или не хочется... Но поскольку обсуждается вопросъ, касающійся медицинской части...

— Не тяните кота за хвостъ. Ближе къ дѣлу.

Шуквецъ свирѣпо топорщитъ свои колючіе усики.

— Хорошо. Ближе къ дѣлу. Дѣло заключается въ томъ, что девяносто процентовъ нашихъ инвалидовъ потеряли свое здоровье и свою трудоспособность на работахъ для лагеря. Лагерь морально обязанъ...

— Довольно, садитесь. Это вы можете разсказывать при лунѣ вашимъ влюбленнымъ институткамъ...

Но д-ръ Шуквецъ не сдается...

— Мой уважаемый коллега...

— Никакихъ тутъ коллегъ нѣтъ, а тѣмъ болѣе уважаемыхъ. Я вамъ говорю — садитесь.

Шуквецъ растерянно садится. Тов. Шацъ обращаетъ свой колючій взоръ на Бориса.

— Та-акъ... Хорошенькое дѣло!.. А скажите, пожалуйста, — какое вамъ до всего этого дѣло? Ваше дѣло лѣчить, кого вамъ приказываютъ, а не заниматься какими-то тамъ рессурсами.

Якименко презрительно щуритъ глаза. Борисъ пожимаетъ плечами.

— Всякому совѣтскому гражданину есть дѣло до всего, что касается индустріализаціи страны. Это разъ. Второе: если вы находите, что это не мое дѣло, не надо было и ставить моего доклада.

— Я поручилъ доктору Солоневичу... — начинаетъ Видеманъ.

Шацъ рѣзко поворачивается къ Видеману.

— Никто васъ не спрашиваетъ, что вы поручали и чего вамъ не поручали.

Видеманъ умолкаетъ, но его лицо заливается густой кровью. Борисъ молчитъ и вертитъ въ рукахъ толстую дубовую дощечку отъ прессъ-папье. Дощечка съ трескомъ ломается въ его пальцахъ. Борисъ какъ бы автоматически, но не безъ нѣкоторой затаенной демонстративности, сжимаетъ эту дощечку въ кулакѣ, и она крошится въ щепки. Всѣ почему-то смотрятъ на Бобину руку и на дощечку. Тов. Шацъ даже перестаетъ вертѣть свой револьверъ. Видеманъ улавливаетъ моментъ и подсовываетъ револьверъ подъ портфель. Тов. Шацъ жестомъ разъяренной тигрицы выхватываетъ кольтъ обратно и снова кладетъ его сверху портфеля. Начальникъ третьей части, тов. Непомнящій, смотритъ на этотъ кольтъ такъ же неодобрительно, какъ и всѣ остальные.

— А у васъ, тов. Шацъ, предохранитель закрыть?

— Я умѣла обращаться съ оружіемъ, когда вы еще подъ столъ пѣшкомъ ходили.

— Съ тѣхъ поръ, тов. Шацъ, вы, видимо, забыли, какъ съ нимъ слѣдуетъ обращаться, — нѣсколько юмористически заявляетъ Якименко. — Съ тѣхъ поръ товарищъ Непомнящій уже подъ потолокъ выросъ.

— Я прошу васъ, товарищъ Якименко, на оффиціальномъ засѣданіи зубоскальствомъ не заниматься. А васъ, докторъ, — Шацъ поворачивается къ Борису, — я васъ спрашиваю "какое вамъ дѣло" вовсе не потому, что вы тамъ докторъ или не докторъ, а потому, что вы контръ-революціонеръ... Въ ваше сочувствіе соціалистическому строительству я ни капли не вѣрю... Если вы думаете, что вашими этими рессурсами вы кого-то тамъ проведете, такъ вы немножко ошибаетесь... Я — старая партійная работница, такихъ типиковъ, какъ вы, я видѣла. Въ вашемъ проектѣ есть какая-то антипартійная вылазка, можетъ быть, даже прямая контръ-революція.

Я чувствую нѣкоторое смущеніе. Неужели уже влипли? Такъ сказать, съ перваго же шага? Якименко все-таки былъ на много умнѣе.

— Ну, насчетъ антипартійной линіи — это дѣло ваше хозяйское, — говоритъ Борисъ. — Этотъ вопросъ меня совершенно не интересуетъ.

— То-есть, какъ это такъ это васъ можетъ не интересовать?

— Чрезвычайно просто — никакъ не интересуетъ...

Шацъ, видимо, не сразу соображаетъ, какъ ей реагировать на эту демонстрацію...

— Ого-го... Васъ, я вижу, ГПУ сюда не даромъ посадило...

— О чемъ вы можете и доложить въ ГУЛАГѣ, — съ прежнимъ равнодушіемъ говоритъ Борисъ.

— Я и безъ васъ знаю, что мнѣ докладывать. Хорошенькое дѣло, — обращается она къ Якименко, — вѣдь это же все бѣлыми нитками шито — этотъ вашъ докторъ, такъ онъ просто хочетъ получить для всѣхъ этихъ бандитовъ, лодырей, кулаковъ лишній совѣтскій хлѣбъ... Такъ мы этотъ хлѣбъ и дали... У насъ эти фунты хлѣба по улицамъ не валяются...

Вопросъ предстаетъ передо мною въ нѣсколько другомъ освѣщеніи. Вѣдь, въ самомъ дѣлѣ, проектъ Бориса используютъ, производство какое-то поставятъ, но лишняго хлѣба не дадутъ... Изъ-за чего было огородъ городить?..

— А такихъ типиковъ, какъ вы, — обращается она къ Борису, — я этимъ самымъ кольтомъ...

Борисъ приподымается и молча собираетъ свои бумаги.

— Вы это что?

— Къ себѣ, на Погру.

— А кто вамъ разрѣшилъ? Что, вы забываете, что вы въ лагерѣ?

— Въ лагерѣ или не въ лагерѣ, но если человѣка вызываютъ на засѣданіе и ставятъ его докладъ, такъ для того, чтобы выслушивать, а не оскорблять.

— Я вамъ приказываю остаться! — визжитъ тов. Шацъ, хватаясь за кольтъ.

— Приказывать мнѣ можетъ тов. Видеманъ, мой начальникъ. Вы мнѣ приказывать ничего не можете.

— Послушайте, докторъ Солоневичъ... — начинаетъ Якименко успокоительнымъ тономъ.

Шацъ сразу набрасывается на него.

— А кто васъ уполномачиваетъ вмѣшиваться въ мои приказанія? Кто тутъ предсѣдательствуетъ: вы или я?