Россия в концлагере

Оперативники норовили отобрать все — опять-таки по своей привычкѣ, по своей тренировкѣ ко всякаго рода "раскулачиванію" чужихъ штановъ. Какъ я ни упирался — къ концу инвентаризаціи въ углу барака набралась цѣлая куча рвани, густо усыпанной вшами и немыслимой ни въ какой буржуазной помойкѣ...

— Вы ихъ водите въ баню? — спросилъ я начальника колонны.

— А въ чемъ ихъ поведешь? Да и сами не пойдутъ...

По крайней мѣрѣ половинѣ барака въ баню идти дѣйствительно не въ чемъ...

Есть, впрочемъ, и болѣе одѣтые. Вотъ на одномъ — одинъ валенокъ и одинъ лапоть! Валенокъ отбирается въ расчетѣ на то, что въ какомъ-нибудь другомъ баракѣ будетъ отобранъ еще одинъ непарный. На нѣсколькихъ горцахъ — ихъ традиціонныя бурки и — почти ничего подъ бурками. Оперативники нацѣливаются и на эти бурки, но бурки не входятъ въ списки лагернаго обмундированія, и горцевъ раскулачить не удается.

ИДУЩІЕ НА ДНО

Девятнадцатый кварталъ былъ своего рода штрафной командировкой — если и не оффиціально, то фактически. Конечно, не такой, какою бываютъ настоящіе, оффиціальные, "штрафныя командировки", гдѣ фактически каждый вохровецъ имѣетъ право, если не на жизнь и смерть любого лагерника, то, во всякомъ случаѣ, на убійство "при попыткѣ къ бѣгству". Сюда же сплавлялся всякаго рода отпѣтый народъ — прогульщики, промотчики, филоны, урки, но еще больше было случайнаго народу, почему-либо не угодившаго начальству. И, какъ вездѣ, урки были менѣе голодны и менѣе голы, чѣмъ мужики, рабочіе, нацмены. Урка всегда сумѣетъ и для себя уворовать, и переплавить куда-нибудь уворованное начальствомъ... Къ тому-же — это соціально близкій элементъ...

Я помню гиганта крестьянина — сибиряка. Какой нечеловѣческой мощи долженъ былъ когда-то быть этотъ мужикъ. Когда оперативники стащили съ него его рваный и грязный, но все еще старательно заплатанный бушлатъ, — то подъ вшивою рванью рубахи обнажились чудовищные суставы и сухожилія. Мускулы — голодъ уже съѣлъ. На мѣстѣ грудныхъ мышцъ оставались впадины, какъ лунные кратеры, на днѣ которыхъ проступали ребра. Своей огромной мозолистой лапой мужикъ стыдливо прикрывалъ дыры своего туалета — сколько десятинъ степи могла бы запахать такая рука! Сколько ртовъ накормить!.. Но степь остается незапаханной, рты — ненакормленными, а самъ обладатель этой лапы вотъ — догниваетъ здѣсь заживо...

Фантастически глупо все это...

— Какъ вы попали сюда? — спрашиваю я этого мужика.

— За кулачество...

— Нѣтъ, вотъ на этотъ лагпунктъ?..

— Да, вотъ, аммоналка покалѣчила...

Мужикъ протягиваетъ свою искалѣченную лѣвую руку. Теперь — все понятно...

На постройкѣ канала людей пропускали черезъ трехъ-пятидневные курсы подрывниковъ и бросали на работу. Этого требовали "большевицкіе темпы". Люди сотнями взрывали самихъ себя, тысячами взрывали другихъ, калѣчились, попадали въ госпиталь, потомъ въ "слабосилку" съ ея фунтомъ хлѣба въ день...

А могла ли вотъ такая чудовищная машина поддержать всю свою восьмипудовую массу однимъ фунтомъ хлѣба въ день! И вотъ — пошелъ мой Святогоръ шататься по всякаго рода чернымъ доскамъ и Лѣснымъ Рѣчкамъ, попалъ въ "филоны" и докатился до девятнадцатаго квартала...

Ему нужно было пудовъ пять хлѣба, чтобы нарастить хотя бы половину своихъ прежнихъ мышцъ на мѣстѣ теперешнихъ впадинъ, — но этихъ пяти пудовъ взять было неоткуда. Они были утопіей. Пожалуй, утопіей была и мысль спасти этого гиганта отъ гибели, которая уже проступала въ его заострившихся чертахъ лица, въ глубоко запавшихъ, спрятанныхъ подъ мохнатыми бровями глазахъ...

___

Вотъ группа дагестанскихъ горцевъ. Они еще не такъ раздѣты, какъ остальные, и мнѣ удается полностью отстоять ихъ одѣяніе. Но какая въ этомъ польза? Все равно ихъ въ полгода-годъ съѣдятъ, если не голодъ, то климатъ, туберкулезъ, цынга... Для этихъ людей, выросшихъ въ залитыхъ солнцемъ безводныхъ дагестанскихъ горахъ, ссылка сюда, въ тундру, въ болото, въ туманы, въ полярную ночь — это просто смертная казнь въ разсрочку. И эти — только на половину живы. Эти — уже обречены, и ничѣмъ, рѣшительно ничѣмъ, я имъ не могу помочь... Вотъ эта-то невозможность ничѣмъ, рѣшительно ничѣмъ, помочь — одна изъ очень жестокихъ сторонъ совѣтской жизни. Даже когда самъ находишься въ положеніи, не требующемъ посторонней помощи...