— Такъ, вотъ видите, — продолжалъ Авдѣевъ... — Передо мною еще восемь лѣтъ вотъ этихъ... лагпунктовъ Ну, скажите по совѣсти, Борисъ Лукьяновичъ — ну, вотъ вы, врачъ — скажите по совѣсти, какъ врачъ, — есть-ли у меня хоть малѣйшіе шансы, хоть малѣйшая доля вѣроятности, что я эти восемь лѣтъ переживу?..
Авдѣевъ остановился и посмотрѣлъ на брата въ упоръ, и въ его взглядѣ я снова уловилъ искорки какой-то странной побѣды... Вопросъ засталъ брата врасплохъ...
— Ну, Афанасій Степановичъ, вы успокоитесь, наладите какой-то болѣе или менѣе нормальный образъ жизни, — началъ братъ — и въ его голосѣ не было глубокаго убѣжденія...
— Ага, ну такъ значитъ, я успокоюсь! Потерявъ все, что у меня было въ этомъ мірѣ, все, что у меня было близкаго и дорогого, — я, значитъ, успокоюсь!.. Вотъ — попаду въ "штабъ", сяду за столъ и успокоюсь... Такъ, что ли? Да — и какъ это вы говорили? — да, "нормальный образъ жизни"?
— Нѣтъ, нѣтъ, я понимаю, не перебивайте, пожалуйста. — заторопился Авдѣевъ, — я понимаю, что пока я нахожусь подъ высокимъ покровительствомъ вашихъ кулаковъ, я, быть можетъ, буду имѣть возможность работать меньше шестнадцати часовъ въ сутки. Но я вѣдь и восьми часовъ не могу работать вотъ этими... этими...
Онъ протянулъ руку и пошевелилъ огрызками своихъ пальцевъ...
— Вѣдь я не смогу... И потомъ — не могу же я расчитывать на всѣ восемь лѣтъ вашего покровительства... Высокаго покровительства вашихъ кулаковъ... — Авдѣевъ говорилъ уже съ какимъ-то истерическимъ сарказмомъ...
— Нѣтъ, пожалуйста, не перебивайте, Иванъ Лукьяновичъ. (Я не собирался перебивать и сидѣлъ, оглушенный истерической похоронной логикой этого человѣка). Я вамъ очень, очень благодаренъ, Иванъ Лукьяновичъ, — за ваши благородныя чувства, во всякомъ случаѣ... Вы помните, Иванъ Лукьяновичъ, какъ это я стоялъ передъ вами и разстегивалъ свои кольсоны... И какъ вы, по благородству своего характера, соизволили съ меня этихъ кольсонъ — послѣднихъ кольсонъ — не стянуть... Нѣтъ, нѣтъ, пожалуйста, не перебивайте, дорогой Иванъ Лукьяновичъ, не перебивайте... Я понимаю, что, не стаскивая съ меня кольсонъ, — вы рисковали своими... можетъ быть, больше, чѣмъ кольсонами... Можетъ быть, больше, чѣмъ кольсонами — своими кулаками... Какъ это называется... бездѣйствіе власти... что ли... Власти снимать съ людей послѣднія кольсоны...
Авдѣевъ задыхался и судорожно хваталъ воздухъ открытымъ ртомъ.
— Ну, бросьте, Афанасій Степановичъ, — началъ было я.
— Нѣтъ, нѣтъ, дорогой Иванъ Лукьяновичъ, я не брошу... Вѣдь вы же меня не бросили тамъ, на помойной ямѣ девятнадцатаго квартала... Не бросили?
Онъ какъ-то странно, пожалуй, съ какой-то мстительностью посмотрѣлъ на меня, опять схватилъ воздухъ открытымъ ртомъ и сказалъ — глухо и тяжело:
— А вѣдь тамъ — я было уже успокоился... Я тамъ — уже совсѣмъ было отупѣлъ. Отупѣлъ, какъ полѣно.
Онъ всталъ и, нагибаясь ко мнѣ, дыша мнѣ въ лицо своимъ трупнымъ запахомъ, сказалъ раздѣльно и твердо:
— Здѣсь можно жить только отупѣвши... Только отупѣвши... Только не видя того, какъ надъ лагпунктами пляшетъ дьяволъ... И какъ корчатся люди подъ его пляской...
...Я тамъ умиралъ... — Вы сами понимаете — я тамъ умиралъ... Въ говорите — "правильный образъ жизни". Но развѣ дьяволъ насытится, скажемъ, ведромъ моей крови... Онъ ее потребуетъ всю... Дьяволъ соціалистическаго строительства требуетъ всей вашей крови, всей, до послѣдней капли. И онъ ее выпьетъ всю. Вы думаете — ваши кулаки?.. Впрочемъ — я знаю — вы сбѣжите. Да, да, конечно, вы сбѣжите. Но куда вы отъ него сбѣжите?.. "Камо бѣгу отъ лица твоего и отъ духа твоего камо уйду"...
Меня охватывала какая-то гипнотизирующая жуть — въ одно время и мистическая, и прозаическая. Вотъ пойдетъ этотъ математикъ съ дьяволомъ на каждомъ лагпунктѣ пророчествовать о нашемъ бѣгствѣ, гдѣ-нибудь не въ этой комнатѣ...
— Нѣтъ, вы не безпокойтесь, Иванъ Лукьяновичъ, — сказалъ Авдѣевъ, словно угадывая мои мысли... — Я не такой ужъ сумасшедшій... Я не совсѣмъ ужъ сумасшедшій... Это — ваше дѣло; удастся сбѣжать — дай Богъ.
— Дай Богъ... Но, куда? — продолжалъ онъ раздумчиво... — Но куда? Ага, конечно — заграницу, заграницу. Ну что-жъ, кулаки у васъ есть... Вы, можетъ быть, пройдете... Вы, можетъ быть, пройдете.
Мнѣ становилось совсѣмъ жутко отъ этихъ сумасшедшихъ пророчествъ.