Россия в концлагере

Я схватилъ ее вмѣстѣ съ кастрюлей и потащилъ въ палатку. Въ головѣ мелькали какія-то сумасшедшія мысли. Я что-то, помню, говорилъ, но, думаю, что и мои слова пахли сумасшедшимъ домомъ. Дѣвочка вырвалась въ истеріи у меня изъ рукъ и бросилась къ выходу изъ палатки. Я поймалъ ее и посадилъ на нары. Лихорадочно, дрожащими руками я сталъ шарить на полкахъ подъ нарами. Нашелъ чьи-то объѣдки, полъ пайка Юринаго хлѣба и что-то еще. Дѣвочка не ожидала, чтобы я протянулъ ей ихъ. Она судорожно схватила огрызокъ хлѣба и стала запихивать себѣ въ ротъ. По ея грязному личику катились слезы еще не остывшаго испуга. Я стоялъ передъ нею, пришибленный и растерянный, полный великаго отвращенія ко всему въ мірѣ, въ томъ числѣ и къ самому себѣ. Какъ это мы, взрослые люди Россіи, тридцать милліоновъ взрослыхъ мужчинъ, могли допустить до этого дѣтей нашей страны? Какъ это мы не додрались до конца? Мы, русскіе интеллигенты, зная вѣдь, чѣмъ была "великая французская революція", могли мы себѣ представить, чѣмъ будетъ столь же великая революція у насъ!.. Какъ это мы не додрались? Какъ это мы всѣ, всѣ поголовно, не взялись за винтовки? Въ какой-то очень короткій мигъ — вся проблема гражданской войны и революціи освѣтилась съ безпощадной яркостью. Что помѣщики? Что капиталисты? Что профессора? Помѣщики — въ Лондонѣ, капиталисты — въ Наркомторгѣ, профессора — въ академіи. Безъ виллъ и автомобилей — но живутъ... А вотъ всѣ эти безымянные мальчики и дѣвочки?.. О нихъ мы должны были помнить прежде всего — ибо они будущее нашей страны... — А вотъ — не вспомнили... И вотъ, на костяхъ этого маленькаго скелетика — милліоновъ такихъ скелетиковъ — будетъ строиться соціалистическій рай. Вспоминался карамазовскій вопросъ о билетѣ въ жизнь... Нѣтъ, ежели бы имъ и удалось построить этотъ рай — на этихъ скелетикахъ, — я такого рая не хочу. Вспомнилась и фотографія Ленина въ позѣ Христа, окруженнаго дѣтьми: "не мѣшайте дѣтямъ приходить ко мнѣ"... Какая подлость! Какая лицемѣрная подлость!..

И вотъ — много вещей видалъ я на совѣтскихъ просторахъ — вещей, на много хуже этой дѣвочки съ кастрюлей льда. И многое — какъ-то забывается. А дѣвочка не забудется никогда. Она для меня стала какимъ-то символомъ, символомъ того, что сдѣлалось съ Россіей.

НОЧЬ ВЪ УРЧ

Шли дни. Уходили эшелоны. Ухудшалось питаніе. Наши посылки активъ изъ почтово-посылочной экспедиціи лагеря разворовывалъ настойчиво и аккуратно — риска уже не было никакого: все равно на БАМ. Одинъ за другимъ отправлялись на БАМ и наши славные сотоварищи по УРЧу. Твердунъ, который принималъ хотя и второстепенное, но все же весьма дѣятельное участіе въ нашей травлѣ, пропилъ отъ обалдѣнія свой послѣдній бушлатъ и плакалъ въ мою жилетку о своей загубленной молодой жизни. Онъ былъ польскимъ комсомольцемъ (фамилія — настоящая), перебравшимся нелегально, кажется, изъ Вильны и, по подозрѣнію неизвѣстно въ чемъ, отправленнымъ на пять лѣтъ сюда... Даже Стародубцевъ махнулъ на насъ рукой и вынюхивалъ пути къ обходу БАМовскихъ перспективъ. Очень грустно констатировать этотъ фактъ, но отъ БАМа Стародубцевъ какъ-то отвертѣлся.

А силы все падали. Я хирѣлъ и тупѣлъ съ каждымъ днемъ.

Мы съ Юрой кончали наши очередные списки. Было часа два ночи. УРЧ былъ пустъ. Юра кончилъ свою простыню.

— Иди ка, Квакушка, въ палатку, ложись спать.

— Ничего, Ватикъ, посижу, пойдемъ вмѣстѣ.

У меня оставалось работы минутъ на пять. Когда я вынулъ изъ машинки послѣдніе листы, то оказалось, что Юра усѣлся на полъ, прислонился спиной къ стѣнѣ и спитъ. Будить его не хотѣлось. Нести въ палатку? Не донесу. Въ комнатѣ была лежанка, на которой подремывали всѣ, у кого были свободные полчаса, въ томъ числѣ и Якименко. Нужно взгромоздить Юру на эту лежанку, тамъ будетъ тепло, пусть спитъ. На полу оставлять нельзя. Сквозь щели пола дули зимніе сквозняки, наметая у карниза тоненькіе сугробики снѣга.

Я наклонился и поднялъ Юру. Первое, что меня поразило — это его страшная тяжесть. Откуда? Но потомъ я понялъ: это не тяжесть, а моя слабость. Юрины пудовъ шесть брутто казались тяжелѣе, чѣмъ раньше были пудовъ десять.

Лежанка была на уровнѣ глазъ. У меня хватило силы поднять Юру до уровня груди, но дальше не шло никакъ. Я положилъ Юру на полъ и попробовалъ разбудить. Не выходило ничего. Это былъ уже не сонъ. Это былъ, выражаясь спортивнымъ языкомъ, коллапсъ...