Утром 27 февраля к царю с отчаянной просьбой обратился его брат, великий князь Михаил Александрович, умоляя пресечь беспорядки, назначив такого премьер-министра, который бы пользовался доверием Думы и общественности. Но царь жестко ответил, чтобы великий князь занимался своими делами, и приказал генералу Хабалову использовать все находящиеся в его распоряжении средства, чтобы подавить разгорающийся бунт. В тот же день царь отправил генерала Иванова в Царское Село.
На следующий день в Царское Село выехал сам царь.
По приказу Бубликова, комиссара путей сообщения, императорский поезд и второй поезд с его свитой остановили на узловой станции Дно, которую было не миновать по пути в Царское Село.
Узнав, что через Дно им не проехать, царь после поспешного совещания с ближайшими приближенными приказал, чтобы поезд направлялся в Псков, где размещался штаб генерала Рузского, командующего Северным фронтом. Линия в том направлении еще была открыта. 1 марта в 7.30 вечера царь прибыл в Псков, где его встретил генерал Рузский со своим штабом.
Согласно свидетельским показаниям приближенных, во время этой тяжелой поездки царь не проявлял никаких признаков нервозности или раздражения, и, в сущности, в этом нет ничего удивительного, так как для царя всегда было свойственно странное безразличие к внешним событиям. Но я уверен, что под этим неестественным внешним спокойствием Николай II переживал глубокий душевный кризис; к тому времени он не мог не понять, что его планы рухнули и он лишился всякой власти.
Человек, который прибыл в Псков, очень сильно отличался от того царя, который лишь днем раньше выехал из Могилева, чтобы положить конец «мятежу». Все его сторонники куда-то испарились. Сейчас он был готов на любые уступки, чтобы сохранить боеспособность России накануне решающего весеннего наступления на армии Вильгельма II, которого так презирал и ненавидел.
Тем же вечером в своем поезде царь выслушал доклады генерала Рузского и его начальника штаба о том, что произошло во время поездки. Эти сообщения никак не повлияли на его решимость.
В 11.30 вечера генерал Рузский принес царю только что полученную телеграмму от генерала Алексеева, в которой тот говорил о «растущей опасности распространения анархии по всей стране, дальнейшей деморализации армии и невозможности продолжать войну в сложившейся ситуации». Далее в телеграмме требовалось выпустить официальное заявление, которое бы внесло в умы людей хоть какое-то успокоение, предпочтительно в виде манифеста о формировании «ответственного министерства» и поручении этой задачи председателю Думы. Алексеев заклинал царя незамедлительно издать такой манифест и даже предложил проект его содержания. Прочитав телеграмму и выслушав аргументы Рузского, царь согласился обнародовать манифест на следующий день.
Сразу же после этого решения царь отправил генералу Иванову следующее сообщение: «Надеюсь, вы доехали спокойно. Прошу вас ничего не предпринимать до моего прибытия и вашего доклада.
Далее царь распорядился вернуть на фронт все части, отправленные в Петроград на подавление бунта.
В 2 часа ночи, по словам генерала Рузского, Николай подписал манифест о назначении правительства, ответственного перед законодательной властью. Этот манифест так и не был издан.
Стихийное революционное движение перекинулось из Петрограда на фронт, и в 10 часов утра 2 марта генерал Алексеев связался с командующими всех фронтов, а также Балтийского и Черноморского флотов и предложил им в свете катастрофической ситуации призвать царя сохранить монархию путем отречения в пользу наследника Алексея и назначения великого князя Михаила регентом. Командующие, и в первую очередь великий князь Николай Николаевич, подчинились с поразительной готовностью.
В 2.30 пополудни Алексеев передал эти послания царю, который почти немедленно объявил о своем отречении. Но царь отрекался не только от своего имени, но и от имени сына, провозгласив преемником своего брата Михаила. Одновременно он назначил князя Львова председателем Совета министров, а великого князя Николая Николаевича – главнокомандующим русскими армиями. Но помимо ближайших помощников, никто в России ничего не знал об этом решении Николая II.
Первые известия от Гучкова и Шульгина об этом неожиданном поступке царя были получены только на заседании нового правительства и членов Временного комитета вечером 3 марта. После этого заявления мгновенно настала тишина, а затем Родзянко сказал:
– Воцарение великого князя Михаила невозможно.
Никто из членов Временного комитета не возражал. Казалось, что собравшиеся настроены единодушно.
Сперва Родзянко, а затем многие другие выступили с аргументацией о том, почему великий князь не может быть царем. Например, утверждалось, что он никогда не проявлял интереса к государственным делам, что он состоит в морганатическом браке с женщиной, известной своими политическими интригами, что в критический момент, когда великий князь мог бы спасти положение[65]
, он проявил полное безволие и т. д.