Россия в поворотный момент истории

Лишь когда я оказался дома, недавние события навалились на меня всей тяжестью. Часа два или три я пролежал в состоянии близком к опьянению. Затем внезапно меня осенило – я нашел решение проблемы. Надо немедленно по телефону дать согласие принять пост в правительстве, а позже отстаивать его на общем заседании Совета. И пусть Исполком и члены Совета обсуждают потом этот вопрос. Как ни странно, на мое решение пойти против воли Исполкома в значительной мере повлияла мысль об арестантах в Правительственном павильоне. Если какой-либо министр из «Прогрессивного блока» и мог уберечь их от ярости толпы и избавить революцию от кровопролития, так только я.

Я позвонил во Временный комитет и сообщил Милюкову о своем решении. Похоже, он обрадовался и тут же поздравил меня, но то, как воспримет эту новость Совет, все еще оставалось для меня загадкой.

Вернувшись в Думу, я обнаружил, что мое решение стало предметом для оживленной дискуссии, так как в реакции Совета никто не был уверен. Я направился прямо в Исполнительный комитет, где меня встретили угрюмо. Пленарное заседание было в разгаре, и я заявил, что немедленно отправляюсь на него и объясню свой шаг. Члены Исполнительного комитета пытались разубедить меня, но я не соглашался с ними, так как не желал откладывать это дело.

В соседней комнате Стеклов, член Исполнительного комитета, докладывал Совету о своих переговорах с Временным комитетом по поводу формирования правительства. Как только он закончил, председательствовавший Чхеидзе объявил, что дает мне слово. Я забрался на стол, начал речь и вскоре понял, что меня слушают одобрительно. Достаточно было взглянуть на лица собравшихся, посмотреть им в глаза, чтобы понять – они на моей стороне. Я сообщил им, что пришел сюда как министр юстиции нового правительства и что больше не могу ждать одобрения Совета. И вот я здесь, заявил я, и жду от вас вотум доверия. Окончание моей речи потонуло в громовых аплодисментах.

Едва я соскочил со стола, делегаты Совета подняли меня на плечи и пронесли через Думу до самых дверей Временного комитета. Я чувствовал себя победителем. Я преодолел абсурдное вето Исполнительного комитета и был уверен, что другие последуют моему примеру и постепенно будет сформировано коалиционное правительство. Но посреди оваций я понял, что предводители Совета постараются отомстить – и действительно, вскоре началась яростная кампания против меня, против моего влияния и авторитета в массах.

Утром 2 марта Милюков, объявляя толпе в Екатерининском зале о составе Временного правительства, сообщил, что великий князь Михаил Александрович станет регентом и что решено создать в России конституционную монархию. Заявление Милюкова вызвало бурю негодования всех солдат и рабочих, собравшихся в Таврическом дворце.

Исполнительный комитет поспешно созвал специальное заседание, на котором меня подвергли пристрастному перекрестному допросу. Но я не позволял втянуть себя в дискуссии и лишь отвечал:

– Да, такой план есть, но он никогда не будет исполнен. Это просто невозможно, так что нет никаких причин для тревоги. Со мной по вопросу о регентстве не советовались, и я не участвовал в дискуссиях. В качестве крайней меры я могу потребовать от правительства, чтобы оно выбирало между отказом от этого плана и моей отставкой.

Вопрос о регентстве не беспокоил меня ни в малейшей мере, но передать свою уверенность другим оказалось затруднительно, и Исполнительный комитет решил вмешаться в это дело. Он намеревался отправить к царю собственную делегацию, а если это не получится, не позволить другим делегатам выехать из города. Но из этих планов ничего не вышло, и около 4 часов дня делегация от Временного комитета Думы в составе Гучкова и Шульгина отбыла в Псков требовать от царя отречения.

В ожидании вестей от Гучкова и Шульгина следовало заняться многими другими вопросами. В Думе имелась собственная телеграфная контора, и тем же вечером я разослал из нее свои первые приказы в качестве министра юстиции. В первой телеграмме прокурорам по всей стране требовалось освободить всех политических заключенных и передать им приветствия от нового революционного правительства. Во второй телеграмме, отправленной в Сибирь, приказывалось немедленно освободить из ссылки Екатерину Брешковскую, «бабушку русской революции», и со всеми должными почестями отправить ее в Петроград. В аналогичных телеграммах я потребовал освобождения пятерых социал-демократов – депутатов Четвертой Думы, приговоренных к ссылке в 1915 г.