Россия в поворотный момент истории

В результате моей акции делегаты от Совета еще до начала заседания осознали, что они не смогут возложить ответственность за слова Милюкова на все правительство. Поэтому вожди Совета смогли в целом поддержать торжественную декларацию о целях войны, опубликованную правительством 27 марта. Основные принципы, определявшие наши военные цели, излагались следующим образом:

«Предоставляя воле народа в тесном единении с нашими союзниками окончательно разрешить все вопросы, связанные с мировой войной и ее окончанием, Временное правительство считает своим правом и долгом теперь же заявить сегодня, что цель свободной России – не господство над другими народами, не отнятие у них национального достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов. Русский народ не добивается усиления мощи своей за счет других народов. Он не стремится к порабощению и угнетению кого бы то ни было».

Любопытно отметить, что авторство этого текста принадлежало безусловно правительству за исключением фразы о «насильственном захвате чужих территорий», добавленной по настоянию лидеров Совета. Ничего существенного эти слова не вносили, но их включение позволило представителям Совета в контактной комиссии впоследствии заявлять в Совете, что, якобы настояв на них, они лишили «буржуазных империалистов» (особенно Гучкова) возможности в дальнейшем искажать или неверно истолковывать смысл документа. В действительности же ни Гучков, ни консервативные круги, которые он представлял, в то время не имели ни малейшего желания преследовать какие-либо «империалистические» цели.

К сожалению, Милюков не разделял стремления правительства не накалять страсти вокруг вопроса о целях войны. После появления правительственной декларации он дал понять, что не считает себя как министра иностранных дел связанным этим документом. Это сенсационное заявление вызвало лавину взаимных обвинений, серьезно подорвавших авторитет правительства, несмотря на его успехи в достижении взаимопонимания с Советом.

Вспышка ненависти к Милюкову в левых кругах вскрыла ненадежность положения правительства. Упрямство министра иностранных дел породило кризис доверия, неизбежный с самого первого дня революции вследствие противоречия между составом правительства и расстановкой сил в стране. Чтобы не дать стране пройти через новый, еще более опасный кризис, следовало устранить это противоречие.

Неоднократные публичные заявления Милюкова о своих личных взглядах уже рассматривались во всех революционных, демократических и социалистических кругах как свидетельство вероломства со стороны Временного правительства.

Как ни ценили мы атмосферу единства, в которой рождалось правительство, и несмотря на колоссальную важность, которую мы придавали сохранению первоначального состава кабинета до созыва Учредительного собрания, с каждым днем становилось все более ясно, что пребывание Милюкова на посту министра иностранных дел несет серьезную угрозу единству страны. Более того, нельзя было терпеть положение, при котором руководители Совета с их огромным влиянием и престижем не разделяли с нами непосредственной ответственности за руководство страной. Вероятно, в тот момент настроения народа мне были известны лучше, чем кому-либо другому из членов Временного правительства, и я полагал необходимым поскорее решить эту проблему. Поздно вечером 12 апреля я сообщил прессе, что правительство намерено обсудить вопрос об отправке союзникам ноты о пересмотре Россией своих военных целей.

По разным причинам мое заявление появилось на следующий день в искаженном виде. Опережая события, газеты объявили, что правительство уже ведет обсуждение ноты союзникам о новых целях войны. В реальности же, хотя некоторые члены правительства дали понять, что собираются поднять этот вопрос на заседании кабинета, никакой подобной дискуссии в правительстве еще не велось.

Поэтому с формальной точки зрения Милюков имел полное право потребовать, чтобы правительство выступило с официальным опровержением. Так, 14 апреля газеты сообщили, что «правительство не обсуждало и не готовит никаких нот по вопросу о целях войны». Это опровержение вызвало бурю негодования, и, как и предполагалось, Милюков был вынужден согласиться на немедленную отправку союзникам ноты о целях войны. К сожалению, такой шаг был неверно истолкован общественностью, вообразившей, будто правительство пошло на него под давлением Совета и, еще того хуже, Петроградского гарнизона.

Вследствие деликатности положения нота союзникам готовилась всем составом кабинета. Итоговый текст, опубликованный 19 апреля, формально должен был удовлетворить даже самых неистовых критиков Милюкова, но к тому времени дело зашло настолько далеко и враждебность к Милюкову в Совете и левых кругах в целом была уже столь высока, что они лишились способности мыслить разумно или хотя бы вникнуть в смысл нашей ноты. В атмосфере витала истерия.

Исполнительный комитет Совета выступил с резким протестом против «империалистической» ноты Временного правительства.