Читаем Россия в поворотный момент истории полностью

Россия в поворотный момент истории

Пытаясь скрыть степень своей капитуляции от русских солдат и рабочих, которые мало разбирались в политике и еще меньше – в европейской истории, Ленин не придумал ничего лучшего, чем прицепить мне ярлык «Кавеньяка» и процитировать знаменитое письмо Карла Маркса германским рабочим после поражения так называемой «социальной революции» 1848 г. В своей новой директиве Ленин писал:

«…Слишком часто бывало, что, когда история делает крутой поворот, даже передовые партии более или менее долгое время не могут освоиться с новым положением, повторяют лозунги, бывшие правильными вчера, но потерявшие всякий смысл сегодня, потерявшие смысл «внезапно» настолько же, насколько «внезапен» был крутой поворот истории.

Нечто подобное может повториться, по-видимому, с лозунгом перехода всей государственной власти к Советам. Этот лозунг был верен в течение миновавшего бесповоротно периода нашей революции, скажем, с 27 февраля по 4-е июля. Этот лозунг явно перестал быть верным теперь. Не поняв этого, нельзя ничего понять в насущных вопросах современности. Каждый отдельный лозунг должен быть выведен из всей совокупности особенностей определенного политического положения. А политическое положение в России теперь, после 4 июля, коренным образом отличается от положения 27 февраля – 4 июля».

Ссылаясь на акты насилия, совершенные после провалившегося восстания толпой, приведенной в ярость сообщениями о предательстве большевиков, а также на статьи в крайне правой желтой прессе, Ленин пытается представить Временное правительство бандой свирепых реакционеров:

«Народ должен прежде всего и больше всего знать правду – знать, в чьих же руках на деле государственная власть. Надо говорить народу всю правду: власть в руках военной клики Кавеньяков (Керенского, неких генералов, офицеров и т. д.), коих поддерживает буржуазия, как класс, с партией к.-д. во главе ее, и со всеми монархистами, действующими через все черносотенные газеты, через «Новое Время», «Живое Слово» и пр. и пр.

Эту власть надо свергнуть. Без этого все фразы о борьбе с контрреволюцией пустые фразы, «самообман и обман народа».

Эту власть поддерживают сейчас и министры Церетели и Черновы и их партии: надо разъяснять народу их палаческую роль и неизбежность такого «финала» этих партий после их «ошибок» 21 апреля, 5 мая, 9 июня, 4 июля, после их одобрения политики наступления, – политики, на девять десятых предрешившей победу Кавеньяков в июле…

Цикл развития классовой и партийной борьбы в России с 27 февраля по 4 июля закончился. Начинается новый цикл, в который входят не старые классы, не старые партии, не старые Советы, а обновленные огнем борьбы, закаленные, обученные, пересозданные ходом борьбы. Надо смотреть не назад, а вперед. Надо оперировать не со старыми, а с новыми, послеиюльскими, классовыми и партийными категориями. Надо исходить, при начале нового цикла, из победившей буржуазной контрреволюции, победившей благодаря соглашательству с ней эсеров и меньшевиков и могущей быть побежденной только революционным пролетариатом. В этом новом цикле, конечно, будут еще многоразличные этапы и до окончательной победы контрреволюции и до окончательного поражения (без борьбы) эсеров и меньшевиков и до нового подъема новой революции. Об этом, однако, говорить можно будет лишь позже, когда наметятся эти этапы в отдельности…»

Нужно ли говорить, что неудачная попытка Ленина захватить власть в июле стала для немцев огромным разочарованием. Ленин не принес им сепаратного мира – того мира, который, как писал фельдмаршал Гинденбург канцлеру Бетман-Гольвегу 5 апреля, необходимо заключить до зимы 1917 г.

В отчаянных поисках решения проблемы кого-то в германском правительстве или, возможно, в Генеральном штабе осенила идея попытаться заключить мир с Временным правительством.

Однажды в конце июля ко мне в кабинет пришел д-р Рунеберг из Финляндии. Я знал его и как превосходного врача, и как способного и проницательного политика и поэтому внимательно выслушал его. Влиятельное лицо из Стокгольма, чьего имени он не раскрыл, попросило его сообщить мне, что у него есть для меня послание от германского правительства и поэтому он просит о встрече со мной. Д-р Рунеберг добавил, что знает мое отношение к подобным предложениям, но полагает, что в такой исторический момент, когда судьба воюющих держав висит на волоске, он (Рунеберг) поступил бы неправильно, не передав мне послания. Меня привела в ярость сама идея о том, что немцы осмеливаются обращаться ко мне, и я попросил своего друга сообщить лицу из Стокгольма, что «он может, если желает, приехать и встретиться со мной, но я прикажу арестовать его на месте». Я упомянул об этом предложении на московском Государственном совещании, хотя не привел никаких подробностей.

В конце концов Ленину, как известно, удалось заключить сепаратный мир, но это произошло слишком поздно, и немцы уже не смогли одержать победу на Англо-Французском фронте.