Россия в поворотный момент истории

Мы приятно проводили время на этом крохотном кораблике, и, хотя не говорили по-английски, у нас с капитаном и командой сложились наилучшие отношения. Погода стояла ясная и мягкая. Такое спокойствие в Северном Ледовитом океане очень изумляло нас. Прозрачные полярные ночи странно действовали на нас, не давая заснуть, и мы часами сидели на палубе, любуясь небом и водой.

Как-то раз после полудня Фабрикант сказал мне, что барометр падает. Это означало, что надвигался шторм. В буре, которая бушевала следующие двое суток, не было ничего необычного, но мне она принесла некое облегчение.

В одну из бессонных полярных ночей примерно за неделю до шторма я начал вспоминать 1916 г., когда возвращался на волжском пароходе в Петроград из Саратова после публичного доклада о политической ситуации и участия в многочисленных митингах. Стоял ясный, прозрачный осенний день, и я, расхаживая по палубе парохода и дыша свежим воздухом, забыл все политические тревоги и отдался на волю чувствам, которые всегда пробуждала во мне Волга. В памяти ожили счастливые дни моего детства в Симбирске, и искушение все бросить и, вновь становясь мальчишкой, забраться на склон Венца, стало почти непреодолимым. Мне не терпелось снова увидеть вершину холма, где в детстве у меня всегда перехватывало дыхание. Полностью поглощенный этой ностальгией, внезапно я ощутил зловещее предчувствие, что больше никогда не увижу своей родной Волги. С большим трудом я преодолел этот необъяснимый страх, в тот момент казавшийся совершенно безосновательным.

Той бессонной ночью на борту судна это ощущение вернулось ко мне и меня вновь охватило зловещее чувство, что я никогда не вернусь на Волгу и в Симбирск, что моя нога никогда не ступит на русскую почву.

Эта мысль была непереносима, но она овладела мной столь мощно, что я впал в длительную депрессию. Чтобы проснуться от этого кошмара, прогнать мрачные мысли и собраться, мне нужна была встряска, и такой встряской послужил шторм.

Чем сильнее бушевали волны, чем громче ревела стихия, тем легче было забыть слово «навсегда» и убедить себя, что я всего лишь выполняю особую миссию, которая завершится после капитуляции Германии.

Когда страхи рассеялись и вернулось чувство долга, я забыл про бурю и стал готовиться ко встрече с правителями Англии и Франции. Конечно, я прекрасно знал об их отношении ко Временному правительству и ко мне лично, но это не заботило меня ни в малейшей степени. Меня делегировала та Россия, что отказалась признавать сепаратный мир с Германией. Моя задача состояла в получении незамедлительной военной помощи от союзников с целью воссоздания Русского фронта, чтобы обеспечить для России место среди союзников на грядущих мирных переговорах.

Ко мне вернулся врожденный оптимизм. Я пришел к выводу, что недоброжелательность по отношению к России со стороны западных союзников объясняется лишь напряжением последней решающей битвы с врагом.

Яростная буря стихла через два дня. Мы были измучены, но пребывали в превосходном состоянии духа. Через несколько дней вдали показались Оркнейские острова – одна из основных баз британского флота, и вскоре мы высадились в Терсо. Там я впервые в жизни ступил на нерусскую землю. Мы провели ночь в этом мирном городке, которого почти не коснулась война.

На следующий вечер мы сели в поезд, и утром то ли 20, то ли 21 июня 1918 г. я прибыл в Лондон.

Так начался новый этап в моей жизни, который, как мне казалось, будет очень коротким и который не закончился и по сей день.

Часть седьмая Поворотный пункт в мировой истории

Глава 26 Моя миссия в Лондоне и Париже

Лондон

На следующее утро, 20 июня, мы прибыли на вокзал Чаринг-Кросс. Нас встречал только доктор Гавронский, представитель Временного правительства в Лондоне. Заранее было обговорено, что я приеду инкогнито и мой визит останется в тайне от общественности до тех пор, пока я не встречусь с представителями британского правительства.

Расставшись с сопровождавшим меня морским офицером, мы отправились в дом Гавронского, где мне предстояло жить во время пребывания в Лондоне. По пути туда доктор сообщил мне, что через день-другой я встречусь с Ллойд-Джорджем, а до тех пор могу отдыхать и ознакомиться с городом. Мне хватило одного дня, чтобы, побродив по улицам, заглянув в магазины и побывав в ресторанах, убедиться, что, несмотря на все тяготы войны, Великобритания осталась такой же сильной, организованной и решительной, как всегда.

Единственным путем спасти Россию оставалась политика, основанная на уверенности, что Германию ожидает крах, и на убеждении, что России следует помогать союзникам, пока не кончится война. Я все более проникался этой мыслью, пока знакомился с атмосферой в Лондоне. У меня не было бы сомнений, что неминуемая победа союзников послужит сигналом для освобождения России и ее возврата к свободе – в чем были твердо убеждены те, кто посылал меня с этой миссией, – если бы единство и патриотический дух русского народа не были бы столь сильно подорваны.