Россия в поворотный момент истории

Пенлеве сообщил мне, что генерал Алексеев и большинство французских военачальников и государственных деятелей пытались убедить генерала Нивеля отложить генеральное наступление до тех пор, пока Русская армия не восстановит боеспособность[170], и что он сам, как военный министр, с согласия Рибо настаивал на этом. Однако Нивель решительно отказался отложить наступление, пригрозив уйти в отставку.

Описав мне трагедию на Французском фронте, Пенлеве добавил спокойным голосом, в котором все же звучало волнение:

– После рискованной авантюры Нивеля и наши, и британские потери оказались столь огромны, что мы и мечтать не могли о решающем наступлении на нашем фронте. Я до сих пор с содроганием думаю, какими были бы последствия такого наступления…

Пенлеве неожиданно вскочил со стула, бросился ко мне и тепло обнял. С того момента мы стали друзьями.

Париж

Через несколько дней после нашей встречи Ллойд-Джордж отправился в Париж, и мы с доктором Гавронским, согласно договоренности, последовали за ним. Мы сели на ночной поезд и приняли меры к тому, чтобы никто заранее не узнал о нашем прибытии. Однако, едва я вошел в квартиру на углу улиц Ренуар и Черновиц, где мне предстояло остановиться, как меня посетил представитель французского правительства, сообщивший, что в мое распоряжение предоставлен автомобиль и что ради безопасности меня будет постоянно сопровождать полицейская машина.

Когда я удивленно спросил, зачем все это нужно, офицер службы безопасности объяснил, что это – обычная любезность в отношении всех лиц моего ранга. Такая доброжелательность со стороны полиции облегчила мне знакомство с городом, в котором я никогда не бывал прежде, и позволила встретиться с самыми разными лицами. Во время моего недолгого пребывания во французской столице я сумел познакомиться с огромным количеством представителей всех сословий и профессий. Среди них попадались как интересные люди, так и скучные.

Прошло три дня, а приглашения в Версаль все еще не было. Я решил, что Ллойд-Джорджу либо не удалось связаться с должностными лицами, желавшими видеть меня на Верховном совете союзников, либо он потерял интерес к этой идее. Моя готовность выполнить порученную мне миссию нисколько не уменьшилась, однако до моих ушей дошло несколько тревожных фактов по поводу этого приглашения.

Парижане отличались куда меньшим политическим безразличием и замкнутостью, чем лондонцы, и в Париже было значительно легче получить представление о том, как союзники в действительности относятся к событиям в России. Кроме того, общий политический расклад в Париже сильно отличался от лондонского. Клемансо, получивший прозвище Старый тигр, стал главой французского правительства сразу же после большевистского переворота и установил во Франции нечто вроде просвещенной, но жесткой диктатуры.

Мы прибыли в Париж за 10 дней до начала последнего германского наступления, которое полностью изменило баланс сил в войне. Благодаря большевистскому перевороту избавившись наконец от военного давления со стороны России, немцы теперь сосредоточили всю свою стремительно убывающую военную мощь на Западе, и Людендорф с Гинденбургом предприняли несколько отчаянных попыток прорвать оборону союзников. Но было уже слишком поздно. Немцам противостояла новая англо-франко-американская армия под единым командованием генерала Фоша – армия, бесконечно превосходящая германские силы в огневой мощи и гораздо лучше обеспеченная продовольствием, аэропланами и боеприпасами. К тому же немцы теперь фактически сражались в одиночку, так как Австрия и Турция были, по сути, разгромлены.

Объективно говоря, победа союзников была неминуема, но по какой-то причине Францию разъедали сомнения и ее жители напряженно ожидали, какой оборот примут события.

Париж в те несколько дней, что я пробыл в городе, поражал воображение; в тот момент на его улицах более, чем когда-либо прежде, ощущалась глубокая преданность своей стране, ее прошлому и ее величию. Время от времени на город совершала налеты германская авиация, то и дело по парижским зданиям и бульварам внезапно с расстояния в 30–40 миль начинала вести огонь колоссальная германская пушка «Большая Берта».

В этой обстановке поведение Клемансо вызвало панику в правительстве и даже среди его ближайших друзей. Дело в том, что Клемансо в политическом мире был совершенно одинок. Немногие французские депутаты терпели его «диктатуру», хотя любой человек с улицы питал полную уверенность в том, что Старый тигр не даст ему пропасть.

Нужно ли говорить, что французское правительство было прекрасно осведомлено о причине моего приезда в Париж, и уже в первые дни моего пребывания там ко мне прибыл Жорж Мандель, ближайший помощник и доверенное лицо Клемансо, и пригласил меня на следующий день посетить военное министерство. Именно там обычно принимал посетителей Клемансо.