Россия в поворотный момент истории

Мандель ясно дал понять, что полным ходом ведется подготовка к контрнаступлению против немцев и что, хотя «старик» крайне занят, он решил не откладывать нашу встречу. По словам Манделя, Клемансо с большим интересом следил за развитием событий в России и за моей собственной деятельностью и очень желал бы увидеться со мной. Это было хорошим известием, хотя меня все равно одолевали мрачные предчувствия по поводу успеха моей миссии в свете того, что я недавно узнал.

Наша первая встреча с Клемансо состоялась утром 10 июля. На ней также присутствовали французский министр иностранных дел Стефан Пишон и В. Фабрикант, которого я привел с собой на случай, если мой французский подведет меня. Клемансо, плотный немолодой человек с глазами-бусинками под кустистыми бровями, сидел в глубоком кресле за столом около двери. Когда я вошел, он поднялся и, внимательно рассматривая меня, протянул мне через стол руку со словами:

– Рад Вас видеть. Садитесь и расскажите, чем я могу Вам помочь.

Мне очень понравилось его простое приветствие, не обремененное цветастыми дежурными фразами. Было очевидно, что у будущего «отца победы» нет времени на пустые формальности.

Отбросив необязательные детали, я обрисовал ситуацию в России и рассказал ему о цели своего визита. Он спокойно слушал, постукивая своими артистичными пальцами по стоявшему перед ним пресс-папье. Однако, как только я упомянул об обещаниях, данных в Москве от имени французского правительства – о поддержке новосформированного русского правительства и помощи в борьбе против общего врага, Германии, – Клемансо неожиданно вздрогнул, голосом, полным и удивления, и негодования, заявил, что ничего об этом не знает, и, обратившись к Пишону, спросил, известно ли тому что-нибудь. Пишон поспешно пробормотал: «Нет».

Выждав мгновение, Клемансо с улыбкой повернулся ко мне и попытался уверить меня, что здесь какое-то недоразумение. Разумеется, французское правительство окажет всю возможную поддержку патриотическим силам в России, а он, со своей стороны, рад выслушать новости от меня лично.

В конце разговора мы назначили дату следующей встречи. Кроме того, я договорился о том, чтобы передать в Москву зашифрованное донесение о ходе моей миссии через французское министерство иностранных дел французскому генеральному консулу в Москве, который доставит мое сообщение нужным людям.

К несчастью, эта идиллическая ситуация длилась недолго. Кажется, на второй моей встрече с Клемансо, во время разговора о моем последнем сообщении в Москву, он показал мне каблограмму от государственного секретаря США Лансинга. В ней говорилось: «Считаю поездку Керенского в Соединенные Штаты нежелательной». С трудом сдерживая гнев, я спокойно сказал Клемансо:

– Господин премьер, в настоящее время я не намереваюсь отправляться туда.

Это было правдой – хотя мой паспорт давал право посещения Соединенных Штатов, в то время, в 1918 г., я действительно не планировал ехать в Америку и, насколько я знал, никто не обращался за визой для меня.

Каблограмма Лансинга стала для меня полной загадкой, хотя и ненадолго. Через несколько дней тайна раскрылась. Мои встречи с Клемансо вскоре прекратились, хотя по причинам, никак не связанным с каблограммой.

14 июля, в день французского национального праздника, у Триумфальной арки должен был пройти торжественный парад, на котором по традиции присутствовали представители дипломатического корпуса. Для участия в параде были приглашены и подразделения войск союзников. Однако вечером накануне парада приглашения, выданные русскому поверенному в делах Севастопуло и военному атташе графу Игнатьеву, неожиданно были аннулированы. Чиновник, явившийся забрать приглашения, объяснил, что они выданы по недоразумению. Затем стало известно, что командующий русскими частями во Франции генерал Лохвицкий не получил просьбы выделить русский отряд для участия в параде. Военный атташе немедленно направился к начальнику французского Генштаба, чтобы узнать, что все это значит. Ему заявили, что представители России и русские воинские части не допущены к церемонии, потому что «Россия стала нейтральной страной, заключившей мир с врагами Франции, и что друзья наших врагов – наши враги». Граф Игнатьев, находившийся во Франции с начала войны и всегда настроенный профранцузски в своих отношениях с союзниками, сразу же вернулся в русское посольство и потребовал, чтобы Севастопуло посетил министра иностранных дел Пишона и заставил бы его отменить приказ, по его словам, оскорбительный для русских. Севастопуло наотрез отказался это сделать. Тогда Игнатьев пришел ко мне и рассказал о случившемся. Он полагал, что я, как бывший военный министр и главнокомандующий, смогу защитить честь России.

В ночь 14 июля настал час последнего германского наступления, провал которого стал сигналом о крахе Германии. Готовясь ко встрече с Клемансо и Пишоном, я вносил последние детали в донесение для Москвы, но теперь, после визита Игнатьева, это сообщение становилось бессмысленным.