Россия в поворотный момент истории

Всю ночь и следующий день, отгоняя сон черным кофе, я изучал дело лист за листом. Мне казалось, что передо мной лежит настоящий кусочек истории. Папка была набита показаниями свидетелей, официальными и медицинскими отчетами, заявлениями обвиняемых. Два дня, оставшиеся до суда, ушли на то, чтобы тщательно ознакомиться с делом и обдумать его социальные и политические аспекты. Положение прибалтийских крестьян было особенно тяжелым. Освобожденные при Александре II, они не получили земли, став арендаторами у местных землевладельцев – главным образом немецких баронов, которые сохраняли над ними ряд феодальных прав. На волне нынешних карательных экспедиций некоторые помещики в неспокойных областях были назначены почетными «помощниками уездных начальников» и получили полицейские полномочия, которыми безжалостно пользовались в отношении своих крестьян.

В данном случае были ограблены и частично разрушены поместье и замок. Но преступления крестьян меркли по сравнению с жестокостью расправы. Вместо того чтобы арестовать подсудимых и содержать до суда под стражей, их выпороли, а многих и застрелили на месте. После этого наугад было выбрано несколько козлов отпущения, также выпорото и доставлено в суд. Судья заявил, что главных преступников судить невозможно, так как они либо сбежали, либо были убиты.

В день открытия процесса я отправился в окружной суд, где должны были проходить слушания. Местные адвокаты, которых возглавлял Я. Поска, будущий президент Эстонской Республики, явно смутились. Вместо опытного петербургского адвоката перед ними стоял неизвестный молодой человек! (Я всегда выглядел моложе своих лет, а в то время мне было лишь 25.) Тем не менее они отнеслись ко мне очень дружелюбно! Я попросил Поску взять на себя ведение защиты, поскольку прежде вел лишь несколько уголовных дел, что требовалось для вступления в адвокатскую коллегию. Поска любезно отклонил это предложение, и я оказался предоставлен сам себе. Несмотря на мою неопытность, все шло превосходно. Я не только защищал крестьян, но и указывал обвиняющим перстом на организаторов и участников карательных экспедиций. Мы выиграли дело – большинство обвиняемых крестьян были оправданы. После того как я закончил речь, наступила секунда тишины, а затем зал взорвался аплодисментами. Председатель суда Муромцев, выказавший полную беспристрастность, призвал публику к порядку и пригрозил очистить зал суда, если шум не прекратится. После объявления приговора адвокаты и родственники обвиняемых столпились вокруг меня, чтобы тепло поблагодарить и пожать мне руку. Это меня изрядно смутило. Поска спросил:

– Почему же вы говорили нам, что никогда прежде не вели дел? Где же вы были раньше?

Они никак не могли поверить, что это мое первое дело.

Два дня спустя, когда я вернулся в Петербург и зашел в адвокатский отдел при суде (нечто вроде адвокатского клуба), коллеги встретили меня словами:

– Замечательно, просто замечательно! Поздравляем!

Я спросил:

– О чем вы?

– Не притворяйтесь, будто не знаете! О вашей речи в Ревеле нам рассказывают по телефону, пишут в местных газетах!

Так состоялся мой дебют адвоката и политического оратора. Без ложной скромности могу сказать, что мой талант оратора получил признание. Могу добавить, что никогда не сочинял свои речи заранее и не репетировал их.

После ревельского процесса на меня посыпались дела. Вплоть до моего избрания в Думу осенью 1912 г. я редко бывал в Петербурге. Работа гнала меня в провинцию, и я ознакомился со всей страной, от Иркутска до Риги, от Петербурга до туркестанского Маргелана; бывал я и на Кавказе, на Волге и в Сибири.

Не все политические дела велись юристами, входившими в организованные группы политических адвокатов, – иногда обвиняемый мог позволить себе лично выбрать защитника. Политическими делами занимался ряд блестящих уголовных адвокатов того времени, в том числе Андриевский, Карабчевский и Грузенберг из Петербурга, а также Маклаков, Муравьев, Ледницкий и Тесленко из Москвы. Но во всех крупных русских городах имелись особые группы политических адвокатов, наподобие той, в которую входил я, и они оказывали юридическую помощь крестьянам, фабричным рабочим и прочим людям, которые были не в состоянии оплатить расходы на защиту. У нас не было ни устава, ни формального членства. Согласно неформальному соглашению, наши гонорары ограничивались стоимостью проезда во втором классе и суточными в размере 10 рублей. Более пожилые и признанные адвокаты из нашего числа брались за такие символически оплачиваемые дела гораздо реже, чем молодые юристы. Наша деятельность требовала глубокого сочувствия к обвиняемым и ясного осознания политического значения таких процессов. Именно к такой работе я и стремился.