Четыреста семнадцать собольих хвостов (по 15 рублей за сто штук) хранились в московском доме сибирского губернатора князя М. П. Гагарина, а кроме них: барс (оцененный при описи его имущества в 3 рубля), росомаха (1 рубль), 3 песца белых (по 3 рубля каждый), 7 бобров (из них 5 штук по 10 рублей, один по 1 рублю и еще один – по 2 рубля), 3 бобра, подбитые красным сукном (по 5 рублей), 3 меха лисьих (по 5 рублей), 2 меха лисиц чернобурых (по 1 рублю) и еще их же на 20 рублей. Здесь же хранились шкуры лисицы, разобранные на отдельные части: 220 лапок (по 2 рубля за сто штук), 16 хребтов (10 рублей), 100 хвостов (20 алтын), 30 пар «душек» (4,5 рубля), 30 пар «чемров» (3 рубля), связка лбов (16 алтын 4 деньги). Общая стоимость меховой рухляди губернатора составила более 160 рублей (1721). Относительно скромные результаты подсчета могут быть объяснены тем, что в Москве Гагарин бывал редко, проживая по большей части в Тобольске[429]
.Не меньшей ценностью считался мех горностая: «в мешочке маленьком хвостиков горностайных семьдесят один» бережно хранились царевной Натальей Алексеевной[430]
. Начиная с коронации Екатерины I (1724) горностай получил особый смысл и статус, принимая, по западноевропейскому образцу, значение одного из символов власти. В этом качестве горностаевая мантия приобрела такие обязательные элементы, как покров из золотой парчи и гербовый декор. Коронационная мантия Екатерины I была сделана из золотого штофа на белых горностаях, и расшита гербовыми орлами и коронами[431]. Показательно, что именно в меховой казне русской императрицы мы видим горностаи «великой доброты».Как известно, русская власть не препятствовала щегольству царедворцев, понимая взаимосвязь демонстративного потребления, материальных атрибутов статуса, блестящего двора и «славы и красоты государства»[432]
. «Чтоб каждый такой наряд, экипаж и ливрею имел, как чин и характер его требует», – прямо диктовала петровская «Табель о рангах»[433]. Именно после культурных реформ начала XVIII столетия «знатные русские дамы перестали довольствоваться одним или двумя платьями, как довольствовались их матери, бабушки и прабабушки, но начали иметь по нескольку платьев с галунами, шитьем и „пондеспанами“ (дорогостоящим кружевом Point d’Espagne. –Вполне ожидаемы здесь и эффектные меховые вещи, поражающие своей роскошью. Это, прежде всего, верхняя одежда. Самым парадным ее вариантом была епанча – длинная и широкая безрукавая накидка. Епанчи высшей знати были выполнены из драгоценной материи (весьма часто – золотной парчи) и подбиты или опушены мехом высшей ценовой категории, чаще всего горностаем или соболем, реже песцом или лисицей, чей мех никогда не был принадлежностью исключительно аристократического костюма и быта.
Екатерине I принадлежали как минимум две епанчи – одна на горностаях и белом атласе, сшитая к официальному венчанию (оно состоялось только в 1712 году), вторая – на лисе, с опушкой из горностая. Обе епанчи были покрыты бархатом: первая – малиновым, вторая – черным[435]
. После смерти императрицы в мае 1727 года они были переданы ее дочери цесаревне Анне Петровне; а затем, год спустя, уже после ее кончины в мае 1728 года, след этих замечательных нарядов теряется.Состояние вопроса можно существенно уточнить, привлекая к анализу, помимо описей имущества частных лиц, еще и семейно-правовые акты, сопровождающие совершение брака, – источники, сегодня недооцененные и малоизученные. В России к началу XVIII века брак представлял собой смешанный результат действия русского обычного права и права церковного. Обыкновенно брак предварялся обручением – сговором; неотъемлемой частью сговора был договор о будущем совершении брака, который облекался в формальную письменную сделку – так называемую рядную запись (или просто рядную). Договор нес исключительно имущественный характер соглашения о размере приданого, а его неисполнение вело только к выплате неустойки – заряда. Строго определенного характера эти записи, бытующие под самыми разнообразными названиями (рядная запись, рядная сговорная, рядная поступная, дельная, деловая роспись, объявительная и так далее), не имели. Неопределенность названий отражала нечеткость укоренившихся в быту форм договоров. После петровских культурных реформ рядные и сговорные записи формально заменялись росписями приданого без обязательства выплаты неустойки. Несмотря на запрет, обычай составления рядных записей сохранялся[436]
.