Генерал-губернатор обладал общей юрисдикцией над бухарцами и хивинцами, как и над другими инородцами, чье присутствие в русском Туркестане он считал вредным или просто нежелательным. 24 марта 1892 года он получил право выдворять таких людей с русской территории. Более того, 16 сентября 1900 года в директиве областным губернаторам генерал-губернатор уполномочил начальников уездов, их помощников и уездную полицию арестовывать и штрафовать бухарцев и хивинцев за гражданское неповиновение, драки в общественных местах, нарушение спокойствия, неуважение к лицам, облеченным властью, и неподчинение родителям.
К концу пребывания Чарыкова на посту политического агента в марте 1890 года русское присутствие в Бухаре прочно утвердилось. По территории ханства прошла железная дорога, которая оставалась в ведении русского Военного министерства. В столице эмира появилось политическое агентство. В городах Чарджоу и Керки разместились русские гарнизоны в дополнение к войскам, которые управляли железной дорогой и охраняли железнодорожную зону, русская флотилия контролировала Амударью до самого Керки. Русские фирмы и частные лица приезжали в Бухару в поисках коммерческой выгоды, покупали землю и заложили основу трех из четырех поселений, которым предстояло вырасти в русские анклавы на бухарской земле. Наконец русские согласовали начало широкомасштабной экстерриториальности, которая к 1893 году вылилась в то, что все судебные дела с участием русских были выведены из юрисдикции бухарских судов. В Чарджоу уже появился мировой судья, осуществлявший эту экстерриториальную юрисдикцию. За пять лет был достигнут впечатляющий результат, означавший настоящую революцию в отношениях России с Бухарой.
Однако эта революция не означала, что правительство империи отказалось от принципов своей традиционной политики в отношении Бухары – невмешательство во внутреннюю жизнь ханства и поддержка власти эмира. Важные изменения 1885–1890 годов стали внеплановым результатом русской приверженности политике, которая только косвенно касалась Бухары, – соперничество с Великобританией, необходимость иметь средство связи между русским Туркестаном и Европейской Россией и желание укрепить пограничную линию по Амударье от афганских и британских происков. Преследуя эти цели, Россия попутно открыла Бухару для частных русских предпринимателей. Не являясь отступлением от традиционной политики Петербурга, формирование русских анклавов и установление экстерриториальных прав русских подданных скорее ограничивало роль русских во внутренней жизни Бухары. Если бы русских, находившихся в ханстве, оставили под административным и юридическим контролем местных властей, продолжающиеся трения и требования осуществить интервенцию неизбежно привели бы к подрыву местного режима. Единственно возможным альтернативным курсом стал бы запрет деятельности для русских частных лиц в Бухаре, что означало бы отказ от экономических преимуществ, приобретенных после десятилетий неудач в результате заключения договоров 1868 и 1873 годов. Ни одна империалистическая держава конца XIX века не могла бы открыто отказать своим подданным в получении экономических преимуществ, которые так часто служили оправданием империалистической экспансии. Вместо этого Россия выбрала курс лишения эмира власти над небольшими частями своей территории и над всеми русскими и христианами в его владении ради сохранения его власти над большей частью страны и над своими подданными. Если русские поселения и зона железной дороги являлись привилегированными анклавами, где не действовали приказы эмира, то остальная часть ханства за редким исключением была фактически закрыта для частной русской инициативы.
Глава 9
Окончательное оформление протектората: Россия и Бухара
Амударьинская граница и русско-бухарские отношения, 1890–1895 гг