Россия в XVIII столетии: общество и память

О том, что предложенная верховной властью в 1793 г. трактовка была с пониманием воспринята русским обществом, свидетельствует появившаяся в том же году «Ода… по случаю присоединения от Речи Посполитой к Российской империи областей…» М. М. Хераскова, в которой поэт фактически повторял официальные формулировки: «О вы, которых неустройство / Отторгло в прежни времена! / Вас ныне мир, любовь, спокойство / Даруют нам и тишина; / Вы скипетром Екатерины / Включенны днесь в стада Орлины, / И братия вы стали нам, / Единой матери сынами…» /Курсив мой – А. К./. В конце 1794 г., после взятия А. В. Суворовым Варшавы в «Московских ведомостях» был опубликован «Меморандум о покорении Польши», составленный А. А. Безбородко,[565] в котором говорилось: «Отсюда проистек раздел польских областей, посредством коего Ее Императорское Величество возвратила к империи своей земли, издревле к ней принадлежавшие, отторженные от нее во времена смутные с таковым же коварством, с каковым зломышленные из поляков готовилися и ныне на ущерб России, и населенные народом с нами единоплеменным и единоверным, благочестия же ради угнетенным» /Курсив мой – А. К./.[566]

Официальная риторика, однако, была предназначена прежде всего для публичного выражения верноподданнических чувств. 27 января 1793 г. П. В. Завадовский писал С. Р. Воронцову:[567] «Я слышу ты не оправдаешь подела Польши. Я стою против твоего мнения. Приращение короля Прусского без сомнения знаменито, но наше втрое, и на турков открытая дорога. Пруссии же воевать на нас какая польза? А Польша, быв не поделена, внутренними своими силами когда-нибудь могла бы сделаться для нас опасною. Поступок с стороны нравственной, если не апробуешь, в том я не спорю. Но и тут скажу: где же есть нравственность в политике? Правда, можно бы, не компрометируя торжественных слов, тоже сделать завоеванием по случаю чинимого сопротивления от польских войск. <…> В этом не можешь противоречить, чтоб сие приобретение не было из самых знаменитых, которые в прежние времена Россия сделала, в рассуждении числа жителей и близости к центру прямой нашей силы. А время, в которое приобретаем, самое удобнейшее, потому что спорить некому: во всех руки заняты». 12 апреля того же года Завадовский уточнял: «Нам достался… край преплодородный, а прусак получил, хотя земли и голов меньше, но всю торговлю польскую и лучшие города. Но как быть? Ему не давши, и сами не взяли бы». Наконец в письме к А. Р. Воронцову от 3 мая 1793 г. он замечает: «Все без изъятия владельцы, в кордон нам вошедшие, учинили на подданство присягу. Почему невероятно, как мало нашлось имения на раздачу. Пункт сей весьма тревожит чающих богатого награждения».[568] Как видим, аргументы Завадовского, малороссиянина и члена Совета при высочайшем дворе, исключительно прагматические и лишенные всякой исторической романтики.

Между тем, сама Екатерина очевидно прониклась сознанием своей миссии собирательницы русских земель и единственно, о чем сожалела, так это о том, что еще по первому разделу Галиция досталась Австрии.[569] Эта мысль не давала покоя и ее потомкам.

В 1846 г. император Николай I писал наместнику Царства Польского генералу И. Ф. Паскевичу: «Ежели хотят австрийцы поменяться и отдать мне Галицию взамен всей Польши по Бзуру и Вислу, отдам и возьму Галицию сейчас, ибо наш старый край». Ф. А. Кудринский, автор статьи «Разделы Польши» в сборнике «Императрица Екатерина II», вышедшем в Вильне в 1904 г., т. е. также приуроченном к открытию там памятника императрице, писал: «После второго раздела Польши Екатерина велела отчеканить медаль с изображением карты отнятых областей и с надписью кругом ея “Отторженное возвратах”. Эта надпись была верная в том смысле, что отнятые провинции навсегда отнимались от Польши и составили органически неразрывное единство с своей старой исторической митрополией – Россией, которой прежде и принадлежали. Но эта надпись грешила в том смысле, что по второму разделу далеко еще не все русские области возвращались к России. Как известно, Галицкая, Червонная и Угорская Русь навсегда остались за рубежом России».[570]Заветная мечта русских государей осуществилась осенью 1914 г., когда русские войска заняли Галицию и Буковину. Основной лейтмотив, произнесенных по этому случаю речей, сводился к тому, что Николай II завершил наконец дело своих предков.

4

Приведенные документальные свидетельства, как представляется, говорят о том, что Екатерина II была в определенной мере обескуражена результатами своей политики в отношении Польши. Как показано выше, в период между смертью Петра Великого и ее воцарением Речь Посполитая не была среди приоритетов российской внешней политики и стала таковой лишь в 1763 г., причем, на первый взгляд, удивляет энергия, с какой новая императрица взялась за польские дела и то внимание, которое она им уделяла.[571]