Россия в XVIII столетии: общество и память

2 сентября 1793 г., то есть днем, когда Самойлов произнес свою речь, датирован также высочайший Манифест, на сей раз обращенный ко всем подданным и получивший в Полном собрании законов название «О разных дарованных народу милостях». Документ этот состоит из двух частей, в первой из которых после описания разного рода трудностей, с которыми столкнулось Российское государство в предшествующие годы и из которых оно вышло с честью и с новыми достижениями, следует монаршее «увещание» – обращенный ко всем сословиям призыв служить и трудиться на благо страны. Вторая часть Манифеста состоит из 21 пункта, в которых перечисляются награды и льготы для военных, объявляется амнистия преступникам, прощение разного рода недоимок, штрафов и т. д.[548] В первой части среди прочего говорится:

«Когда же при напряжении сил Государства Нашего к достижению мира сего /с Турцией – А. К./ завистники славы и могущества России произвели насильственно в соседственном государстве вредныя перемены, расторгнувшия древния и торжественныя с Нами обязательства Польши в том намерении, дабы возбудить противу

Нас сей единоплеменный Российскому народ, ведомо всем, коим образом предуспели Мы не токмо оружием отразить злоумышление, противу Нас направленное, и отвратить опасности, тут предстоящий, но паче при благодати Бога, России всегда помощника, возвратить ей древнее ея достояние, большею частью единоверных с Нами населенное, от предков Наших во времена внутренних мятежей и внешних нашествий неправедно отторгнутое, ныне же в трех обширных, многолюдных и изобильных Губерниях: Изяславской, Брацлавской и Минской с сильною крепостью Каменцем-Подольским и со всеми бывшими там войсками, до 20 000 простирающимися, без выстрела, к истинному его телу паки присоединенное».

Как видим, в Манифесте также представлен уже знакомый нам дискурс возвращения отторгнутых земель. Однако причины отторжения трактуются здесь несколько иначе, сарматы не упоминаются и более того поляки фактически также причисляются к единоплеменным.

В Российском государственном архиве древних актов сохранился черновик этого Манифеста, написанный писарским почерком и правленый рукой Екатерины II.[549] Правка эта носит чисто стилистический характер, причем очевидно, что перед нами уже не первоначальный текст, поскольку между листов Манифеста имеется обрывок бумаги, на котором рукой императрицы написана одна из фраз, уже вошедших в переписанный текст. Однако сохранившийся документ содержит только первую часть Манифеста. Можно было бы предположить, что черновик второй не сохранился, но в конце дошедшей до нас рукописи проставлена дата, то есть он имеет завершенный вид.[550] Вероятно, две части Манифеста готовились по отдельности и лишь позднее их было решено соединить в одном законодательном акте. В пользу такой версии говорит и помета на архивном деле «Из бумаг А. А. Безбородко». По-видимому, первая часть Манифеста, в которой много говорилось о внешнеполитических событиях, готовилась в Коллегии иностранных дел, возможно, самим Безбородко, а вторая – в другом ведомстве, возможно, в Сенате. Соединение же двух частей в единый документ произошло уже после 2 сентября, и определенная корректировка текста по сравнению с речью Самойлова была не случайной.

Дело в том, что за 25 сентября того же года в Камер-фурьерском журнале имеется следующая запись: «в аудиенц-каморе Ея Величеству представлены были присланные от Минской и Брацлавской губернии депутаты для принесения всеподданнейшей благодарности за возвращение сих областей в недро древняго их отечества».[551]2 октября были приняты «польские депутаты, присланные от Изяславской губернии», но за что они благодарили императрицу в журнале не уточняется.[552] Заметим, что делегация Минской и Брацлавской губерний состояла из представителей польско-литовско-белорусской шляхты (имена депутатов от Изяславской губернии в Камер-фурьерском журнале не названы).[553] Без сомнения, среди них были и католики, и униаты, и православные. Поэтому, как именно они сами понимали возвращение в «недро древнего отечества», сказать трудно, но обозначение их в Манифесте как единоплеменных должно было, видимо, облегчить этот процесс. Это объясняет и эпизод с одой известного поэта екатерининского времени В. П. Петрова.

Как отмечает А. Л. Зорин, «Екатерина не хотела широкомасштабных торжеств по случаю второго раздела».[554] Это отразилось в предисловии к первому изданию (1793) подробно проанализированной им оды Петрова «На присоединение польских областей к России» – одному из немногих публичных откликов на это событие. Примечательно уже название этого произведения: присоединение, а не воссоединение, польских, а не исконно русских.