Россия в XVIII столетии: общество и память

Для полноты картины стоит добавить, что с конца 1760 и на протяжении всего 1761 г. Рогозин находился под арестом. В одном из недатированных документов словесного суда говорится: «доколе все[м] значившимся в деле исцом удовольствие не получитца, також к решению об нем делу не последует, содержать ево, Рогозина, под караулом скована без выпускно». Одновременно упоминается, что злосчастный, вконец разорившийся должник «по некоторому о секрете делу бран был в Углицкую провинциальную канцелярию».[194]Что это было за секретное дело, неизвестно, но, вероятно, оно было связано с участившимися тогда в Бежецке случаями произнесения «слова и дела». Поскольку происходило это по большей части среди арестантов городской темницы, возможно, Рогозина возили в Углич в качестве свидетеля.[195]

Нам не дано узнать, почему пришли в запустение дела Ивана Рогозина, который в предшествующие годы был, судя по всему, довольно активным коммерсантом и активно участвовал в торгах при распродаже имущества других должников. Обращает на себя внимание, что в 1760 г., когда на него обрушились вышеописанные несчастья, он был еще довольно молодым человеком 41 года, женатым второй раз и имевшим от первого брака трех сыновей погодков, из которых Василий был самым младшим. В ревизских сказках 1763 г. все это семейство описано вместе, из чего можно заключить, что к этому моменту сыновья продолжали жить с отцом. Не исключено, что жили они в том же дворе, что и прежде, но теперь уже не в качестве владельцев, а арендаторов.[196]

Как видно по двум последним примерам, в XVIII в. продолжала действовать древнерусская правовая норма,[197] согласно которой долг отца переходил на его сыновей. Е. Н. Швейковская видит в этом «нераздельность семейного коллектива с одним главой, состоящего из нескольких ячеек, его цельность, крепившуюся общими доходами и хозяйствованием».[198] В случае же с семьей Рогозиных аргументы Василия, утверждавшего, что все свое имущество он заработал сам, а не унаследовал от отца, были, видимо, признаны резонными. Вполне вероятно, что данный факт указывает на определенную трансформацию, переживаемую институтом семьи в XVIII в., и этот процесс еще ожидает своего исследователя.

Дело Рогозина, потребовавшее от служащих Бежецкого магистрата немалых усилий, было далеко не самым запутанным. Два других рассмотренных ниже дела, содержащих немало бытовых подробностей, демонстрируют, что на протяжении столетия использовавшиеся при этом процедуры мало менялись. Одновременно они вновь подтверждают разницу в отношении магистрата к «своим» и «чужим».

Дело Афанасия и Антона Попковых

В августе 1723 г. Степан Фортунатов, приказной человек баронов Строгановых, подал в Бежецкий магистрат челобитную, согласно которой в мае 1716 г. бежецкие купцы братья Афанасий и Антон Попковы заняли по кабальной записи у приказного человека Г. Д. Строганова Ивана Мартыновича Простова 160 руб., которые должны были отдать в декабре того же года. В 1717 г. Афанасий Попков занял у него же еще 171 руб., из которых вернул 80 руб., а в 1718 г. Антон Попков одолжил еще 100 руб. На два последних займа в деле имеются копии крепостных писем:

«Благодетель мой Иван Мартынович, божиею милости здравствуй. Бежечанин Антон Попков челом бьет. Известно милости твоей буди, которыя деньги взял я у милости твоей сто рублев и такия деньги повинен я тебе платить и з женою своею неотложно, а отдать такие деньги в предбудущем 720 году генваря 6 дня все сполна без задержания, а крепости я написать не успел за скоростию отъезда твоего и за отлучение [м] крепостных дел подьячих, а ежели он поволит и мне дать в тех вышеописанных деньгах во сте рублях крепость, а сию грамотку ради уверения писал я Антон Попков своею рукою…».

Из последующих документов дела выясняется, что Иван Простой умер, а его сын Михаил «поступился» долгами в пользу Фортунатова. В октябре 1723 г. последний прислал в Бежецк своего представителя – работника Ивана Середнего. Тогда же Афанасий Попков был допрошен в магистрате и показал:

«… в том же 718 году посланной от него ответчика для продажи товаров работник ево Бежецкого уезду села Друцкова крестьянин Ульян Иванов на Макарьевской ярмонке уплатил денег сто Рублев при свидетелех – угличанине посацком человеке при Якове Иванове сыне Долгом, да при бежечанех посацких людях при Василье Петрове сыне Шишине, при Иване Иванове сыне Меньшом Ососкове, да он же, Иван Простого, за те ж заемные деньги в том же 718 году в доме ево у него ж, ответчика, взял товаров: жемчугу, сукон голанских, штофей шелковых, стамедов, флеров черных по цене на семьдесят рублев при том же вышеописанном свидетеле угличанине Якове Долгом, а за тем де ему ответчику по тому письму додать тольки тридцать алтын две деньги».

Попков предъявил копию расписки Простова о взятых у него товарах, заявив при этом, что подлинники расписок были у него украдены во время пожара, о чем он подавал челобитную, и ссылался на то, что эти расписки видел бежечанин Потап Дедюхин.