Россия в XVIII столетии: общество и память

Для нас однако важно не то, насколько убедительны доказательства Шарымова, сколько его отношение к мифу. С одной стороны, он резонно сомневается, что Петр возил с собой мощи Андрея Первозванного и что они так удачно могли оказаться у него под рукой. Историк приводит слова из депеши английского посланника Ч. Уитворта, который в 1706 г. сообщал в Лондон, что 30 мая этого года Петр «положил первый камень укреплений в Петербурге: мраморный куб, на котором высечено имя царя, день и год». «Так вот, – спрашивает Шарымов, – не прообраз ли этот «куб» тех самых «ковчега» и «ящика» из рукописи «О зачатии и здании…»?[370] Иначе говоря, можно предположить, что автор повести использовал реальное событие, о котором знал или слышал, трансформировав его в соответствии со своими задачами и отнеся на три года ранее. Однако, с другой стороны, Шарымов как ни странно полагает, что упоминаемый в повести орел существовал на самом деле, ссылаясь при этом за отсутствием других источников на ту же повесть, в которой сообщается, что птица была взята во дворец «с наречением орлу комендантского звания», а «Жители острова, которой ныне именуется Санктпетербургской, и близ онаго по островам живущие сказывали, бутто оной орел был ручной, а житье его было на острову, на котором ныне город Санктпетербург. Выгружались по берегам реки Невы маштовые и брусовые королевские леса, и караульными салдаты тех лесов оной орел приручен был к рукам». В журнальной версии своей работы Шарымов сознается, что для него прирученный петербургский орел почему-то «много реальней» упомянутого тут же орла императора Константина.[371] Впрочем, действительно в приведенной цитате из повести можно увидеть подтверждение того, что ее автор пользовался рассказами очевидцев; Шарымов даже предполагает, что одним из его информаторов был реальный ефрейтор Одинцов, что, конечно, никак не доказывает достоверность сведений повести.

Можно однако отбросить детали, связанные и с орлом, и с мощами, и представить себе, что Петр каким-то образом отметил место закладки Петропавловского собора или Петропавловской крепости. Возможно, он даже действительно вырезал куски дерна и сложил их крестообразно, возможно соорудил нечто вроде арки из берез (как практически это можно было сделать, продемонстрировал Л. Парфенов в своем фильме «Российская империя»). Наверное, были прочитаны соответствующие молитвы. Ведь – и это не вызывает сомнений – речь шла об основании новой крепости, которой изначально придавалось большое значение в войне со Швецией. Но обратим внимание на само своеобразие ситуации, когда историк в данном случае не опровергает исторический миф, но, напротив, стремится его подтвердить. Объяснение кроется в едва ли не случайно вырвавшейся у него фразе в первоначальной версии работы: «Эту крепость, как мне кажется, Петр просто не мог не заложить сам».

Эти слова, как представляется, удивительным образом перекликаются с высказыванием Иосифа Бродского, Шарымову хочется, чтобы так было, потому что так должно быть. Миф, таким образом, оказывается сильнее исследователя. А потому нельзя не согласиться с другим исследователем Петербурга, М. С. Каганом, который, цитируя книгу М. И. Пыляева с пересказом повести «О зачатии и здании…» заключает: «Какова бы ни была степень достоверности этого рассказа, именно с 1703 г. начинается история российского города, нареченного Санкт-Питербурхом и вскоре провозглашенного новой столицей страны».[372]

Глава 2 Полтавская битва в русской исторической памяти [373]

В 1995 г. к российскому официальному календарю было прибавлено шестнадцать новых памятных дат, названных «дни воинской славы России». Один из них, отмечаемый 10 июля, посвящен победе Петра Великого над шведами в битве под Полтавой в 1709 г.[374]На протяжении последующих десяти лет вряд ли кто-либо вспоминал об этой дате, и она практически не упоминалась в средствах массовой информации. Однако с приближением 300-летней годовщины Полтавской битвы на фоне обострения отношений России и Украины эта тема становилась все более популярной, и многочисленные публицисты и политики стали использовать ее в борьбе со своими оппонентами. Что же касается профессиональных историков, то хотя лишь немногие оказались готовы принимать участие в жарких дискуссиях о том, был ли Иван Мазепа предателем или национальным героем Украины, специалисты по петровской эпохе, России XVIII века в целом или военной истории, не преминули воспользоваться возможностью написать и опубликовать по меньшей мере десяток книг со словом «Полтава» на обложке, тем более, что издатели охотно их печатали. Было издано и несколько сборников статей, в том числе основанных на материалах конференций, в которых принимали участие и зарубежные коллеги.[375]