Россия: власть и оппозиция

Вот почему приходится констатировать, что на территории России впервые оказалась опробована модель сброса самой субстанции исторического бытия и замены этой субстанции игрой как альтернативной истории. Причем в процессе этой замены субъект постистории согласился на игру с неисторией и теперь еще и терпит поражение от нее. Именно такой конфликт игры с историей составляет суть переживаемой нами эпохи, и самоопределяться нам в этой ситуации приходится именно в этой невероятно сложной системе бытийных координат. Зловещий привкус игры, лежащий на событиях в Карабахе и Баку, Фергане и Тбилиси, Бендерах, есть знамение чего-то неизмеримо большего, нежели просто заговор сторонников той или иной версии исторического развития. И если уж говорить здесь о некой злой воле, то это воля посягает на историю как таковую, заявляя нам о пришествии хомо люденс — человека играющего. В подобную игру легко «монтируются» самые различные силы. В ней есть место и оголтелому русскому этнократизму, и фанатичному западничеству, и узости тех или иных корпоративных групповых интересов. Она легко использует и фанатизм толп, и падкость вождей на видимые атрибуты величия, и ангажированность интеллектуалов.

Соединяя точки в этой бесхитростной игровой комбинации, можно легко вычислить ее суть и ее, по крайней мере промежуточных, исполнителей.

Тактика, давно уже применяемая мною к подобного рода игровым комбинациям, неизменна. Обозначая игру, адресоваться к истории. Ибо история есть творчество народов в их связи с теми высшими силами, которые как раз и не приемлют игру со всеми ее претензиями и на тотальность, и на конец истории. Вот почему молчание сегодня есть в той же мере измена истории, как и говорливое и суетливое участие в тех или иных играх, под теми или иными социальными масками. Вряд ли может после всего случившегося произойти на нашей многострадальной земле нечто, хотя бы по преимуществу историческое. Скорее всего игры будут продолжены, а сменены лишь личины. Но как ни мало остается истории в том, что происходит сейчас, мы все-таки должны вести речь о ней и от ее имени.

Итак, субъектами истории являются народы, ее творящие. Одним из величайших народов мира является великий многострадальный русский народ, сотворивший, я убежден в этом, особый мир, особую цивилизацию. Вместе с нею он сотворил и нечто большее, чем она, он сотворил концепцию мира миров, концепцию полифонического единства всех цивилизаций мира. Эта концепция, имеющая своим религиозным символом слияние и единство святой Троицы, и есть русская идея в ее глобальном всечеловеческом смысле. Строя русский мир, русскую цивилизацию на основе подобного полифонизма, русский народ заложил и внутрь своего мира некий особый тип союза народов и союза культур. И именно он явлен нам в различных ликах русской Евразии, меняющих друг друга при поразительной устойчивости воспроизводства неких мета исторических вариантов.

Русский мир, русская цивилизация и есть Евразия в том смысле, в котором мы ее понимаем. Пользуясь историческим аналогом из европейского лексикона, я могу условно назвать такую Евразию срединной, то есть Евразией с русским ядром, Евразией как геополитическим эквивалентом понятия русская цивилизация, русский мир.

Предполагает ли подобное определение подавление неких других народов и лишение их собственно исторической субъективности с растворением в русском море, в океане русской культуры и русской духовности? Нет и еще раз нет. Ибо русская идея, русский империум уникальны именно тем, что, погружаясь в них, народы не уничтожают, а, напротив, выявляют и усиливают свойственную им историческую специфику. Уничтожает и унижает народы лишь игра, ибо для игры они есть не субъекты, а объекты, карты и инструменты.

Это, кстати, с предельной беспощадностью выявила та игра, которая с невероятной вульгарностью была опредмечена на нашей территории в последнее трагическое семилетие.

Идентифицирую ли я игру с понятием Запад? Это серьезный вопрос, и отвечать на него следует соответственно. Нет. Запад для меня не является сам по себе носителем всего лишь игрового начала. Он тоже есть субъект мировой истории, непреходящий и непреложный в своем величии. Игрой становится его сущность лишь в одном единственном случае: если он начинает претендовать на универсальность, тотальность, всеобщность, отрицая русскую идею как идею мира миров и с беспощадностью уничтожая Россию. С этого момента Запад подписывает себе смертный приговор, ибо двигаться в истории своим путем он уже не может, а должен растворять, растворяясь.