Россия во французской прессе периода Революции и Наполеоновских войн (1789–1814)

В Moniteur было опубликовано и письмо Екатерины II к маршалу де Брольи, где она заверяла того в своей приверженности делу монархии: «Поддерживая дело всех королей на примере вашей монархии, я отдаю должное и тому положению, что я сама занимаю на земле; я испытываю только мотив чистой, искренней и бескорыстной дружбы к принцам, братьям короля и желание служить постоянной опорой всякому верному и покорному слуге вашего государя.»[548] Газеты отмечали и теплый прием, оказанный в Петербурге эмигрантам, в первую очередь французской знати, а также монахам и католическим священникам[549], что подтверждало в глазах общества приверженность государыни религиозной толерантности, но осуждалось в новых политических условиях.

Широко известное недовольство Екатерины II Революцией тоже находило отражение в газетах: «Отвращение императрицы ко всем французам, исключая только тех недостойных, которые отказались носить это имя, увеличивается день ото дня. Представители этой нации здесь находятся под самым жестким наблюдением полиции, которое ничем не уступает австрийскому сыску»[550]. Однако в 1793 г. после крайне жестких мер, предпринятых русскими властями против французов, проживавших в России, после разрыва всех отношений между государствами даже умеренный тон Moniteur в отношении императрицы становился гораздо жестче.

В ответ на казнь Людовика XVI указом Екатерины II от 19 (8) февраля 1793 г. все отношения между Францией и Россией были разорваны. Все французы, проживающие в России, должны были принести присягу на верность русской монархии. 1793 год прошел под знаком сближения России с врагами революционной Франции[551], а 1794 год – под знаком подавления польского освободительного восстания под предводительством Т. Костюшко. Военно-политические потрясения немедленно находили отражение в печати и речах французских политиков.

В своей речи «О политическом состоянии Республики», представленной Национальному Конвенту 17 ноября 1793 г., Робеспьер заявлял: «Утверждают, что из всех мошенников, носивших имя короля, императора, министра, политика, самой ловкой плутовкой является Екатерина в России, или, вернее, плутами являются ее министры, и надо остерегаться шарлатанства этих далеких и всесильных в империи лиц, престиж которых создала политика. Истина состоит в том, что при старой императрице, как и при всех женщинах, держащих скипетр, управляют государством мужчины»[552].

Екатерина II, чей образ в Европе был крепко связан с именами великих мыслителей века, открыто объявив себя противницей революционного «буйства», не рассчитывала на понимание со стороны парижских «адвокатов», потакавших «черни», а только старалась выиграть время для урегулирования польского вопроса. Тем временем парижские издания каждое на свой лад занимались развенчанием образа императрицы, приписывая ей реальные и мнимые меры, направленные против Франции и французов.

В начале 1794 г. Moniteur сообщала: «Тирания [Екатерины] стала подозрительной и мрачной. Она издала самые жестокие законы, которые должны исполняться по всей империи, по отношению ко всем видам частных обществ, независимо от того, каков повод их обычных собраний. В соответствии с этим законом уже отправили в тюрьму большое число русских в Москве. Москву это возмутило. Русская нация не более чем любая другая заслуживает того, чтобы загнивать в вечном рабстве. Ведь известно, что если и есть в России какое-либо общественное мнение, способное к пониманию и не лишенное нравственности, то, надо признать, оно существует в Москве»[553].