Россия во французской прессе периода Революции и Наполеоновских войн (1789-1814)

Сама идея исходящей от России опасности для сохранения баланса сил в Европе, тесно увязанная с дипломатической концепцией «восточного барьера» из граничащих с Российской империей государств, являлась наследием дипломатии двора Людовика XV, а революционеры только прибегали к ней, что было обусловлено как международной изоляцией революционной Франции в 1792-1795 гг., так и традиционно крепкими связями Парижа со Стокгольмом, Копенгагеном, Константинополем и кругами польской аристократии. Идеология угрозы, якобы исходящей от России, использовалась прессой исключительно в те периоды, когда это было необходимо в военных целях и практически полностью исчезала со страниц печати, когда за дело принимались дипломаты. Вторым важным условием, повлиявшим на особую популярность темы «русской угрозы» в печати, стал режим управления общественным мнением: опыт жирондистов, монтаньяров и Директории в этом отношении весьма показателен.

В период между войной против Второй антифранцузской коалиции и походом Великой армии Наполеона в Россию образ «русской угрозы» не раз возникал на страницах прессы Франции и зависимых от нее государств, а также в газетах республиканской армии. Подобные сообщения о российской военной мощи преследовали прагматические цели: когда Россия была военным противником, ее негативный образ должен был напомнить обществу о бедах и разрушениях, которые несут с собой «наследники Аттилы», о возможности реставрации монархии Бурбонов, настроить солдат на борьбу с русской армией, а затем, когда Россия превращалась в союзника, ее позитивный образ должен был свидетельствовать об успешности внешней политики Бонапарта и поднимать боевой дух солдат.

Вместе с тем пропаганда в прессе не была полностью оторвана от реальности: никогда до 1798-1800 гг. тема «русской угрозы» не имела столько наглядных подтверждений в самом центре Европы. Русский царь, исповедовавший православие, возглавил католический Мальтийский орден и претендовал на Мальту, турецкий флот вместе с русским лишил Францию островных владений в греческом Архипелаге, а русские войска успешно действовали на территории Апеннинского полуострова. В 1805-1807 гг. наблюдался возврат к теме «русской угрозы», хорошим дополнением к которой служили публикации о внутренних трудностях в самой России и ее неудачах в военных действиях против Османской империи и Персии. Другим реалистичным сюжетом, к которому охотно прибегала наполеоновская пропаганда, было «пагубное» влияние Англии на русского царя и его сребролюбивых министров. Однако начиная с июля 1807 г, после заключения Тильзитского мира из французской прессы исчезли новости о неудачах российской армии в конфликтах на Востоке, равно как и в целом образ России вдруг стал положительным. События русско-шведской войны 1808-1809 гг. освещались французскими газетами комплиментарно для России. Когда на горизонте возникла новая русско-французская война, на протяжении полутора лет - с начала 1811 г., с помощью прессы власти исподволь готовили жителей Франции к будущему столкновению с Россией, объясняя, что Петербург под «коварным» влиянием Англии ведет свою политику в ущерб собственным интересам, а военная слабость Российской империи является объективным фактом. Именно поэтому немало статей в газетах было посвящено описанию российской армии, балтийского флота, войсковых маневров и рекрутских наборов.

Между тем французский читатель, заинтересованный в объективной картине международных отношений, обращался к голландским и немецким изданиям в надежде избежать влияния официальной пропаганды наполеоновских властей. Эта тенденция, даже несмотря на цензурные и почтовые ограничения, усилилась в 1810-1814 гг. Последний подъем внимания к «русской угрозе» относится к кампании 1813-1814 гг., во время которой министерство полиции, используя богатый пропагандистский опыт, наполняло колонки газет фантастическими известиями о жестокости союзнических войск, в большой степени именно русских контингентов, в Лотарингии, Бургундии, Шампани или предместьях Парижа.

Как в мирные годы, так и особенно в годы военных конфликтов, угрозу для Европы «с Севера» олицетворяли собой русские войска, каковые в рамках республиканского дискурса на античный манер маркировались прессой как «варвары» и наследники готов и гуннов. Не удивительно, что в отсутствие непосредственных контактов между французской и российской армиями львиную долю газетных публикаций о русском воинстве вплоть до 1798 г. занимали именно антропологические характеристики с мифическими генеалогиями казаков, татар и башкир. Этническая пестрота иррегулярной русской кавалерии, в конечном счете, обусловила стратегию действий французской пропаганды. Поскольку в ее установках именно казаки зачастую олицетворяли собой «русскую угрозу» и варварство, то на дискредитацию этого рода войск и были направлены усилия пропагандистской машины, в том числе бюллетеней Великой армии: необходимо было изобразить казаков опасными грабителями и убийцами, но при этом слабыми воинами.