С другой стороны, в силу разных причин отношение практически всей бюрократии к носителям частной инициативы осталось по преимуществу враждебным. И прежде всего к крупным собственникам — тем самым владельцам «заводов, газет, пароходов». Даже отвлекаясь от легальности и справедливости процессов, приведших к концентрации в одних руках значительных активов, ранее формально находившихся в «общенародной» собственности, сама идея о том, что крупные и очень крупные активы могут принадлежать конкретным лицам — частным собственникам, встречает в бюрократической среде массовое отторжение. В большинстве случаев такую собственность рассматривают как некое терпимое зло или временное отступление от нормы. В самом лучшем случае за такой собственностью признаются определенные права, но с массой оговорок, делающих само право частной собственности весьма условным. (В данном случае речь идет не о формальном праве, закрепленном в действующих законах, а о субъективном ощущении легитимности владения собственностью в глазах других членов общества.) Если не вся, то очень значительная часть бюрократии воспринимает, например, частную собственность на компании, осуществляющие добычу и экспорт природных ресурсов, если не как недоразумение, то, во всяком случае, как некую условность, оформленную лишь «для вида», для внешнего пользования, и предложения о той или иной форме их ренационализации воспринимаются ими как совершенно естественные.
Справедливости ради следует сказать, что и в предпринимательской среде отношение к чиновничеству как классу является резко отрицательным. В лексиконе тех политиков и журналистов, которые публично описывают отношение предпринимателей к государственной бюрократии, само это слово имеет ярко выраженный неодобрительный оттенок и употребляется как синоним косности, коррумпированности и враждебности любой частной производительной деятельности. Заметим, что в западном обществе, которое трудно заподозрить во враждебности к частной инициативе и предпринимательству, государственная бюрократия является одним из ведущих общественных классов, пользующимся высоким общественным признанием. Наряду с предпринимателями она имеет значительную власть и влияние; является важной частью среды, из которой рекрутируется правящая элита.
Более того, в истории XX века именно государственная бюрократия нового типа — образованная, рационально мыслящая, осознающая свою ответственность за соблюдение общественных интересов в качестве главного ориентира государственного управления — сыграла ведущую роль в становлении цивилизованного, демократического и социально ориентированного государства. В этом свете попытки отрицания общественной ценности бюрократии как класса, отождествления его с паразитизмом и коррупцией являются по сути отрицанием современного демократического государства, цивилизованных общественных отношений.
Наконец, зададимся и таким вопросом: а насколько, строго говоря, связаны между собой вышеописанные особенности социальной структуры и существующая политическая система? Или, если подойти к этому вопросу с другой стороны, является ли нынешняя модель политического устройства адекватной состоянию общества, или же она сдерживает его развитие? Для полноценного ответа на этот вопрос необходим трезвый анализ нынешней экономической системы, которая, как мы увидим, тесно связана и с законами функционирования политической «надстройки», и с поведением основных общественных классов (этой теме посвящена вся вторая часть этой книги), так что попытку дать развернутый ответ мы сделаем позже, в третьей части книги.
Однако, забегая вперед, скажем: конечно, в отдельные моменты истории (особенно в моменты своего рода «исторических развилок», когда наличествуют два или несколько равновероятных сценариев исторического развития) фактор случайности может определить очень многое. Но все же в целом общественные явления редко возникают и еще реже сохраняются в течение длительного времени без соответствующих предпосылок и условий, и в этом смысле элемент детерминированности, объективной обусловленности общественных явлений очень значителен. Да, нынешняя политическая система — это не совсем то, и даже совсем не то, о чем говорили те, кто делал первые шаги для ее создания. Но ведь и общество, а точнее — те классы, на которые эта новая надстройка должна была опираться, также еще не успели созреть и сформироваться. Политическая машина не крутится сама по себе — ее приводят в действие кровно заинтересованные в ее функционировании социальные группы и классы. Демократически-рыночный эксперимент 1990-х годов в России в целом не удался (пока не удался) не потому, что ему помешала чья-то злая воля или отсутствие сильного лидера. Да, что-то можно было сделать по-иному, каких-то деталей можно было избежать. Но так же как невозможно построить здание без фундамента, так и формирование зрелых общественных классов нельзя заменить строительством даже самых «продвинутых» политических конструкций.