Российская империя в сравнительной перспективе

15 Вот как пишет об этом направлении в начале 1870-х годов М. Драгоманов, из собственных соображений склонный преувеличивать его влияние: «Это по-настоящему и есть наша ультрарусская партия, довольно многочисленная среди образованных людей в столицах и в Великой России; этот новый род «великорусских сепаратистов» говорит: да Бог с ними, с этими окраинами; нас, несомненных русских, на несомненной русской земле все-таки 30–40 миллионов, будем заниматься своими делами, а окраины пусть живут как хотят! Конечно, останься эти «ультрарусские» без Риги и Варшавы, и чего доброго без Вильно и Киева, они бы почувствовали себя не совсем ловко… Но этот ультрарусский сепаратизм людей середины России совершенно понятен и естественен как реакция направлению, которое заботится так неловко об обрусении и перерусении племен» (Драгоманов М. Восточная политика Германии и обрусение // Вестник Европы. 1872. Май. С. 239). Драгоманов был не русским, а украинским националистом, но при этом националистом-федералистом, и, судя по всему, он даже искренен, когда выступает за целостность империи, которую в 1870-е годы он стремился «реформировать вместе с великоруссами» (Студинсъкий К. Листа Драгоманова до Навроцького // За сто ли. Харшв; Кшв, 1927. № I. С. 135).

16 О формировании в это время пространства русского националистического дискурса через развитие прессы см.: Renner A. Russischer Nationalismus und "Offentlichkeit im Zarenreich. K"oln: B"ohlau, 2000.

17 Cm.: Martin T. The Affirmative Action Empire. Cornell UP, 2001; SlezkineJ. The USSR as a Communal Apartment, or How a Socialist State Promoted Ethnic Particularism // Slavic Review. 1994. Vol. 53. № 2. P. 414–452; Kaiser RJ. The Geography of Nationalism in Russia and the USSR. Princeton, N.J., 1994. В отличие от некоторых историков, которые делают акцент на преемственности процесса территориализации этничноста в имперской России и СССР (см.: Brower D., Lazzerini Е. Introduction // Russia's Orient: Imperial borderlands and peoples, 1700–1917 / Ed. by D.R. Brower, E.J. Lazzerini. Bloomington: Indiana University Press, 1997. P. XIX), я считал бы важным подчеркнуть как раз принципиальное различие между политикой поздней империи и русским националистическим дискурсом территориальности, с одной стороны, и советской политикой территориализации и институциализации этничности, с другой.

18 Далее в этой статье на примере П.Б. Струве я покажу, какую роль играл образ «национальной территории» даже в идеологии сторонника трансформации всей империи в нацию-государство.

19 Воображаемые путешествия такого рода давно использовались как педагогический прием в учебниках географии, в том числе и в русских, но реальные ознакомительные поездки учеников в России стали организовывать только в начале XX века. См.: Loskoutova M.V. A Motherland with a Radius of 300 Miles: Regional Identity in Russian Secondary and Post-Elementary Education from the Early Nineteenth Century to the War and Revolution // European Review of History. 2002. Vol. 9. № 1. P. 7–22.

20 Насколько я могу судить, пионером в этом отношении выступил Марк Бассин в начале 1990-х годов.

21 Литературу см.: Миллер А. Русификации, классифицировать и понять // Ab Imperio. 2002. № 2. Сам термин «русификация» крайне многозначен, правильнее говорить о разнообразных «русификациях».

22 Подробно см.: Миллер А. Украинский вопрос… С. 36–37.

23 Русская беседа. 1856. Кн. 4. С. 137.

24 Стоит в этой связи отметить весьма показательный разнобой в цитированных работах Р. Кайзера, Дж. Хоскинга и Д. Роули. Как об оппозиции империи первый пишет о «земле предков» (неясно, имеет ли он в виду Московское княжество или все-таки Киевскую Русь русского национального мифа): второй о «Руси», взятой из цитаты Гачева, где на самом деле речь в славянофильском духе идет о прерыве «московской традиции» петровскими реформами; а третий – о территории, заселенной русскими, которая, даже если под русскими понимать только великорусов, с одной стороны, не была компактной, а с другой, к XIX веку простиралась далеко за Урал.

25 ГАРФ. Ф. 109. Оп. 38. Ед. хр. 23. Ч. 175 (1863 г.).

26 В итоге эти рассуждения сводились к выводу о невозможности такой меры именно из-за требования поляками границ 1772 года, то есть из-за непримиримого конфликта образов «идеальных отечеств». Но адресаты и частный характер писем позволяет предположить, что эти рассуждения не были полемической уловкой империалиста, не готового поступиться ничем из имперских владений и ищущего этому «приличное объяснение». Ни Александра II, ни тем более Александра III не надо было убеждать, что Царство Польское – их владение. Скорее, это рассуждения русского националиста, который при определенных условиях готов был бы пожертвовать частью имперских территорий для создания более благоприятных условий реализации русского националистического проекта.