Российская империя в цвете. Места России. Фотограф Сергей Михайлович Прокудин-Горский

«Мечетям „Священной Бухары“ числа нет; во всяком случае, я думаю, их больше, чем сорок сороков, которыми гордится матушка-Москва. Но большинство этих мусульманских молелен также бесхитростно просты, как дома и улицы бухарской столицы. Несколько деревянных столбиков подпирают тенистый навес террасы, приподнятой над улицей, а в глубине этой террасы пара или две стрельчатых окошек с каменными резными переплетами да дверочка в скромную полутемную молельню, увенчанную на середине крыши маленьким полумесяцем. На наружном углу террасы обыкновенно ютится какой-нибудь сквозной минаретик наивной и характерной формы в виде фонарика на ножках, тоже словно слепленный и выпеченный из глинки, хотя, вероятно, он только смазан глиною по кирпичу. Передний фасад мечети, затененный галереею, так же как точеные столбики и потолок самой галереи, часто бывают прекрасно расписаны наивно-яркими красками и типическими узорами азиатского вкуса. Около мечети всегда почти старые огромные деревья, и в тени их всегда какой-нибудь бассейн или маленький прудок. Там обыкновенно собирается весь праздный восточный люд. Кто моется в прудке, кто наливает водою высокие узкогорлые кувшины, кто полощет белье, а большая часть кейфует в тени шелковиц и орехов, в ожидании призыва азанчи на молитву. На ступеньках каменной крутой лесенки, что поднимается на террасу мечети, и под навесом террасы, в ее полутемной глубине, тоже сидят молчаливые, суровые старики в громоздких чалмах, в широких, пестрых халатах, – все, должно быть, благочестивые хаджи и ученые улемы священного города.

Оттого такие уголки в высшей степени живописны и интересны для художника».

Во время второй поездки в 1911 году Прокудину-Горскому удалось сделать новую серию фотографий, в которую вошел весьма удачный портрет эмира Бухары. По свидетельству Е. Л. Маркова, встреча с властителем имела определенные тонкости:

«Русские могут довольно легко добиться аудиенции у эмира через нашего дипломатического агента; до последнего времени это было стеснительно потому, что эмир считал своею обязанностью одарять всякого посетителя одеждами, коврами, седлами и т. п. подарками. Но благодаря настояниям г. Лессара, этот азиатский обычай теперь прекратился, и эмир посылает дары только таким высоко официальным лицам, как генерал-губернатор, и ему подобным, имеющим право отдаривать его взаимно. Простые же смертные удостаиваются только чести посмотреть на него, покушать у него пилаву, или выпить чашку чаю».

Самому путешественнику не удалось встретиться с эмиром, поэтому он ограничился созерцанием городской резиденции повелителя:

«Внешний вид Арка гораздо более напомнил мне плохо содержимый тюремный замок, чем дворец роскошного повелителя правоверных. Да и он в буквальном смысле часто служил темницей, и многие не раз выходили из него только затем, чтобы быть сейчас же зарезану на камнях Регистана, как барану на бойне…

На старых воротных башнях этого мрачного вертепа кровожадных деспотов, словно в насмешку над ними, белые длинноногие аисты свили свои мирные гнезда и торчат там целыми часами на одной ноге, среди черных копен хворосту, воткнув в пушистую грудь красивые носы свои, погруженные в благочестивое самосозерцание, будто индусские факиры.

И куда здесь ни оглянись, на каждом минарете, на каждом куполе больших медресе и мечетей, – гнездятся эти удивительные белые птицы, – „ляг-ляг“, как их называют туземцы. Их неподвижные изваяния вырезаются высоко на синем фоне неба, словно какие-то живые гербы, неизбежно венчающие каждое публичное здание Бухары…

Это неподходящее сочетание эмблемы мира и домовитости с варварскими нравами и обычаями Бухары немало озадачивает с первого раза путешественника. Но в характере восточного человека часто встречаешь такую непереваримую противоположность вкусов, что благоговейное почитание бесполезной птицы без труда может вязаться в нем с самою жестокосердою бесчувственностью относительно своего брата-человека. Недаром любимый герой и высочайший идеал царя, в глазах народов Центральной Азии, – Тимур-Ленг, – умел в одно и то же время и без жалости проливать реки неповинной крови и наслаждаться трогательными нравоучительными беседами своих благочестивых имамов.

Аист считается в Бухаре священною птицей, и никто, под страхом казни, не смеет поднять на нее руку. Аисты беспрепятственно опустошают плантации риса и проса бухарцев, важно гуляя по ним, как мы потом не раз видели, будто по собственному своему птичнику. Они так привыкли к безопасности и к почету, везде их окружающему, что без малейшего стеснения маршируют на своих долговязых ходулях вслед за сеющим пахарем, выклевывая зерна чуть не из его рук… Они, должно быть, искренно уверены, что все эти заботливые посевы, и все эти тяжкие работы производятся раболепным человечеством исключительно для них, для аистов.