Российские Колумбы

Кроме меня в наш небольшой отряд входили помощник Петр Долгушин и конюх Яков. Все имущество, в том числе приборы и продовольствие, перевозили вьючно на четырех лошадях. На берегах рек делали остановки, оставляли там, как правило, часть имущества и налегке с теодолитом поднимались на вершины к геодезическим пунктам.

Продвигаясь вперед, мы вышли в верховья рек Лебедь и Байгол, затем спустились к реке Большой Абакан на участке восточнее озера Телецкое; каких-либо троп для передвижения, естественно, не было.

В один из ясных дней (в июне, начале июля) вышли, ведя лошадей за повод, на небольшую поляну у берега реки. На поляне стояли три избушки и один-два ветхих небольших сарайчика. Как потом оказалось, была еще небольшая, рубленная из бревен банька. Поляна поросла высокой травой. Здесь Большой Абакан (его верхнее течение) имел ширину не более пятидесяти метров. Из воды высовывались валуны. От быстрого, стремительного течения стоял характерный для высокогорных рек шум, такой, что на берегу нельзя было услышать голос человека.

У домов стояли две лошади. Помню необычный вид этих лошадей: гривы спускались низко, свисая с шеи, закрывая глаза; лошади мерно покачивали пышными, спускающимися до земли хвостами, отмахивая оводов. Необычно было и это жилье среди буйства зелени, вдали от людей. От всего увиденного повеяло стариной. Это первое впечатление в дальнейшем лишь усилилось. Кроме того, чувствовалось какое-то запустение, заброшенность всего хозяйства.

Мы прошли вдоль берега и, выбрав подходящее место в нескольких десятках метров от избушек, разбили свой лагерь, пустили лошадей к траве, поставили палатку.

Из избушки вышла женщина, но быстро вернулась и затем вышла с другой, постарше. Так они постояли, опустив руки, ошеломленные, на приветствие не ответили и ушли в избушку, оттуда в окно выглядывали еще женщины.

К вечеру все же удалось завязать разговор с пожилой женщиной. Она сказала, что мужиков на заимке нет, женщины одни. Но и они, наверное, будут переезжать. На вопрос, где находятся мужчины, они отвечали уклончиво, неохотно. В дальнейшем из разговора стало ясно, что их увезли в город Абакан (более 500 км) представители властей, которые добрались сюда года два назад (1938 г.) и предъявили им какое-то обвинение. Какое — толком не знал никто. Женщины думали, что мы знаем что-нибудь об их судьбе.

И еще. Из разговоров стало известно, что в это забытое поселение в 1936 г. нагрянули недобрые люди и случилось что-то трагическое. Именно после этого часть поселенцев ушла дальше в горы, в тайгу, и живут там и бродят семьями, без вины виноватые.

Незадолго до нашего приезда умерла бабушка 90 лет. Здесь на заимке она и родилась.

О событиях в стране, об Октябрьской революции ничего не знали. Знали только, что «нет царя».

Нам предстояло отработать поочередно четыре пункта в горах. А это значило, что дней двадцать придется базироваться здесь.

Надо было войти в доверие к женщинам, но пока чувствовалась их отчужденность, даже боязливость. Мы также испытывали какое-то недоверие. Ведь кто-то находился в тайге и, может быть, близко, оберегая эту семью (или две семьи), и неясно, как отнесется к нам.

Тем не менее на первый пункт мы вышли налегке, оставив доверительно часть имущества и одну лошадь на заимке. Вернулись дня через три, все было цело и в прежнем порядке.

Однако большему сближению, как хорошо помню, помогло одно событие. Мы находились в палатке, когда услышали громкие голоса и плач. Оказывается, потерялся сын одной из женщин, лет пяти-шести. Поиски ничего не дали, и мать предполагала, что он сорвался с валуна в реку и, конечно, если это так, то утонул. Она кричала, бегая туда-сюда. Другие две женщины также громко звали его (как будто звали мальчика Димой). Видимо, искали его уже давно и были растеряны. Мы, не веря в страшный исход, тоже стали искать и звать. И вот я, проходя мимо сарайчика, услышал что-то наподобие храпа. Дверка была чуть-чуть открыта. Первая мысль — рысь, и, может быть, напала на ребенка. Осторожно подойдя к двери, я увидел такую картину. На медвежьей темно-коричневой шкуре лежал на спине, разбросав ручки, совершенно голый мальчик и тихо храпел, скорее сопел. Я осторожно взял его и вынес к матери. Радость женщин, конечно, была огромная. Отношения наши смягчились. С нами стали разговаривать, подходили к палатке, расспрашивали, кто мы, что делаем, убедились, что у нас самые мирные дела.

Теперь можно было зайти в избушки. Они были невысокие, рубленные из бревен, с ветхими крышами. Добротно сделаны крыльцо и двери. У входа, сбоку от крыльца одной из избушек, висел черный чугунный умывальник, каких нет в обиходе в наше время.