Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

А. Дониш осуждает робкую и нерешительную позицию эмира Музаффара по отношению к России, в частности, проявившуюся даже в том, что правитель не осмеливался самостоятельно решать проблему нехватки воды для столицы, сложившуюся после захвата русскими Самарканда и установления контроля над верховьями р. Зеравшан, питавшей также и Бухару. Русские же, как полагал А. Дониш готовы были решить эту жизненно важную проблему лишь после того, как полностью присоединят территорию эмирата к своим владениям [Там же, с. 97]. Впрочем, по мнению ученого, эмир Музаффар, фактически подчиняясь России, все же формально сохранял самостоятельность своего государства, тогда как его сын Абдул-Ахад после вступления на трон даже формально признал вассальную зависимость от Российской империи[128]. Про нового эмира даже говорили, что он практически не бывает в Бухаре, а живет в Кермине, потому что провинился перед русским царем, и тот запретил ему бывать в собственной столице [Айни, 1960, с. 436]!

Аналогичных взглядов придерживаются и другие местные авторы. А. Сами и Салимбек однозначно осуждают политику имперской администрации, которая, внешне демонстрируя мир и дружбу Бухаре, тем не менее предоставляет убежище противникам эмира — мятежным региональным правителям Баба-беку и Джура-беку, которые даже получили высокие воинские звания русской армии, а также племяннику эмира Музаффара, которого последний подозревал в намерении захватить трон [Сами, 1962, с. 113–114; Салимбек, 2009, с. 48–49; Pierce, 1960, р. 27–28].

В глазах бухарских авторов прокладывание на территории Бухарского эмирата железной дороги, проведение телеграфа, строительство мостов и проч. служило еще одним символом подчинения Бухары России. Поэтому они весьма одобрительно отзываются о попытках эмира Музаффара не допустить введения этих «новшеств» в эмирате, сокрушаются о том, что эмир под давлением туркестанского генерал-губернатора М. Г. Черняева все же дал согласие, а его сын и наследник Абдул-Ахад сам способствовал строительству железной дороги, телеграфа (владельцем которого он и стал) и проч. при пассивной позиции собственных сановников, которые никак не противились русским предложениям [Дониш, 1967, с. 111; Сами, 1962, с. 118; Салимбек, 2009, с. 65–66; Sadr-i Ziya, 2004, р. 190–191].

Строительство железной дороги и телеграфа стало в глазах бухарских современников одним из первых этапов подчинения Бухары Российской империи[129]. В дальнейшем русские использовали еще несколько поводов для усиления своего контроля над эмиратом и его правителем. Первым из них стало назначение русского «консула» (т. е. императорского политического агента) в Бухаре, чего крайне не хотели представители эмирской администрации, опасаясь вмешательства этого представителя имперских властей во внутренние дела эмирата. Российские власти уверяли, что в задачу этого дипломатического чиновника будет входить только защита русских подданных на территории Бухары, однако бухарские сановники не без оснований сомневались в том, что он этим ограничит свою деятельность [Салимбек, 2009, с. 70–71].

И их сомнения оправдались в 1888 г., когда был убит главный зякетчи Мухаммад-Шариф-диван-беги, считавшийся сторонником российских интересов в Бухаре. Его убийство стало поводом для активного вмешательства имперских властей в процесс расследования, причем в качестве подозреваемого был допрошен даже сам эмир, сумевший, впрочем, доказать свою непричастность к убийству [Айни, 1975, с. 299; Сами, 1962, с. 117–118]. С этого времени в столице эмирата говорили, что отныне господом богом для Бухары стал туркестанский генерал-губернатор, а политический агент — его пророком [Айни, 1960, с. 725]! А. Сами язвительно писал, что у эмира осталось совсем немного полномочий: назначить пять-шесть чиновников да собрать налоги для русской казны [Сами, 1962, с. 120].

Наконец, завершающим этапом административного подчинения эмирата России, по мнению современников, стали события религиозного конфликта в Бухаре — суннитско-шиитской резни в январе 1910 г. Эмир Абдул-Ахад выказал полную неспособность самостоятельно справиться с волнениями (его солдаты и офицеры сами становились в конфликте на сторону своих единоверцев), что и заставило задействовать в их подавлении сначала охрану Императорского политического агентства, а затем и перебросить в Бухару дополнительные войска. Русские власти, как и во время убийства Мухаммад-Шарифа-диван-беги, сами провели расследование, возложив вину за резню на руководство шиитской диаспоры, что послужило поводом для отстранения от власти сановников-шиитов и замены их суннитами [Sadr-i Ziya, 2004, р. 255–256]. Беспомощность эмира послужила поводом для очередного активного вмешательства России во внутренние дела Бухары и вновь подняла вопрос о возможном упразднении эмирской власти и включении Бухары в состав империи. Все это в глазах представителей бухарской элиты выглядело как окончательная утрата Бухарой самостоятельности.