Российский фактор правового развития Средней Азии, 1717–1917. Юридические аспекты фронтирной модернизации

При этом стоит отметить несколько двойственную позицию бухарских современников-джадидов в отношении русской медицины (равно как и культурной сферы в целом). С одной стороны, они признают необходимость повышения уровня чистоты в городе и проведения медицинских мероприятий — профилактики и лечения болезней, предупреждения эпидемий и проч. А с другой — стараются найти некую «золотую середину» между современными европейскими достижениями в этой сфере и соблюдением принципов шариата. Именно поэтому многие представители реформаторского движения склонялись больше к заимствованию не российского опыта преобразований в Туркестане, а результатов реформ в Османской империи (в частности, и анализируемый нами А. Фитрат, четыре года обучавшийся в Турции) [Ахатова, 1998, с. 4; Abdirashidov, 2016, p. 103][133]. Вероятно, именно эта протурецкая ориентация джадидов в течение длительного времени заставляла имперские власти относиться к ним с подозрением, несмотря на реформаторский характер их движения, в целом соответствующий и целям модернизации в эмирате, реализуемой российской администрацией[134].

Итак, несмотря на противоречивое (и как мы убедились, преимущественно критическое) отношение бухарской элиты к российским преобразованиям в эмирате, в начале XX в. российский протекторат стал осознаваться как свершившийся факт и неотъемлемая часть политической и социально-экономической жизни Бухары. Изменения, проведенные русскими, невозможно было игнорировать, и часть элиты сумела даже приспособиться к новым реалиям.

Никоим образом не рассматривая Бухару как часть Российской империи, представители местной элиты не могли игнорировать факт ее участия в общеимперской политике и, как следствие, старались анализировать даже внешнюю политику России с точки зрения ее последствий для Бухарского эмирата. Так, А. Сами и Садр-и Зийа в своих записках довольно много внимания уделяют событиям Русско-японской войны 1904–1905 гг. Привыкнув к этому времени считать Российскую империю едва ли не самой могущественной в мире державой, бухарские современники испытали нечто вроде шока, узнав о понесенном ею поражении от какой-то Японии. Подобное событие не могло быть рационально объяснено в привычных им категориях[135], поэтому единственным «разумным» объяснением стало божественное вмешательство. И у А. Сами, и у Садр-и Зийа в записках присутствует суждение, что ранее Россия (в период Петра I и его преемников) возвысилась благодаря справедливому правлению и постоянно побеждала, теперешний же царь Николай II стал поступать несправедливо, притеснять собственных подданных, особенно мусульман, что и привело к его поражению. Япония же победила, потому что, как пишет А. Сами, ступила «на путь искания истинной веры». Теперь, продолжает историк, Бухара может воспользоваться ослаблением России и вернуть те земли, которые империя отторгла у нее почти 40 лет назад ([Сами, 1962, с. 120–122; Sadr-i Ziya, 2004, р. 217–220]; см. также: [Коситова, 2017, с. 68–69]). Садр-и Зийа также обращает внимание и на другие политические события, участником которых была Российская империя. Так, он осуждающе говорит о захвате русскими Маньчжурии, много пишет о борьбе «британского льва» и «русского медведя» за Иран, который в его интерпретации предстает «слабым зайцем» ([Sadr-i Ziya, 2004, р. 223–225, 278–282]; см. также: [Коситова, 2017, с. 67; Шукуров, 2007, с. 34–35]).

Однако подобная широта взглядов была характерна для части сановников, представителей торговых кругов, формирующейся бухарской интеллигенции, тогда как основная часть населения продолжала пребывать под влиянием консервативных кругов и радикального мусульманского духовенства и воспринимать процесс модернизации, проводимый русскими, враждебно[136].